Вот тут отец был неправ – боевого духа у Илара хоть завались, а желания стать профессиональным военным никакого. Разве это порок? Ну не хочет он убивать других людей и быть в конце концов убитым или искалеченным! Не к тому тянется у него душа! Отца-то можно понять – огромного роста, могучий, сильный, как бык, опытный и умелый вояка, – не зря его поставили уснаром городской стражи. Когда Шаус заходил в трактир, замолкали все, даже самые буйные пьяницы и дебоширы. Так вот Шаус считал, что быть воином – дело уважаемое. И желательное для мужчины. Если не считать пекарского дела, конечно.
Да, хороший пекарь на весах Шауса перевешивал хорошего воина. Драться можно научить каждого, а вот ты попробуй испеки пироги, славящиеся на тысячи ирр от пекарни! Такие, чтобы радовали глаз! Чтобы услаждали живот, не вызывая его расстройства! Чтобы не оставляли во рту привкуса того масла, которым солдаты смазывают сапоги!
Шаус сам не замечал противоречия в своих доводах, но, когда пытался настаивать на том, чтобы Илар изучал военное дело, наткнулся на упорное сопротивление сына и еще более упорное сопротивление жены, считавшей, что Илар достоин более высокой судьбы, чем судьба солдафона, марширующего в толпе таких же неудачников. От Илара отстали.
Но, как человек увлекающийся, прочитавший множество книг, которые мама захватила с собой из столицы, из отцовского дома, Илар любил представлять себя одним из тех великих воинов, которые описаны в этих книгах. Тем более что, когда он пересказывал эти книги мальчишкам, с которыми водил дружбу, иногда ему приходилось изображать в лицах то, о чем он рассказывал. Так почему-то получалось убедительнее, интереснее. Вот и сейчас он представил себя Гедеором Великим, победившим дракона, летающее чудовище, похитившее прекрасную Каруну.
Кстати сказать, Илар всегда задумывался: а на кой демон этим самым драконам прекрасные девицы? Насиловать?
Ну, во‑первых, у дракона должно быть такое мужское достоинство, что несчастная Каруна лопнет, забрызгав стены пещеры нечестивца. Размеры-то дракона ого-го какие!
Во-вторых, какого демона ему насиловать эту девицу, ведь для него она уродка! Как для человека, например, старая плешивая ослица, увешанная репьями и присохшим дерьмом.
Если бы дракон своровал эту девицу, чтобы сожрать, это Илар бы счел вполне разумным объяснением. Так нет! Судя по книгам, тот держит ее где-то там в пещере или в башне месяцами, ожидая, пока какой-то придурок соберется наконец прийти и напасть на хозяина убежища.
Тут тоже был вариант – может, это ловля более вкусных объектов на приманку? А что, ходят себе герои и ходят, а он их жрет и жрет. А Каруна тем временем делается толстой, сытной, есть что положить на зубок!
Еще только начав читать эти книги, Илар как-то спросил у матери по поводу таких несуразностей, описанных в книгах, – мать долго смеялась, до слез, потом утерла глаза кружевным платочкам и сказала, что нельзя все эти истории воспринимать всерьез. Во-первых, никаких драконов в мире нет, это выдумки писак, создавших роман, а во‑вторых, в виде дракона тут изображаются жизненные невзгоды, беды, от которых главный герой и спасает героиню. И за это она ему очень благодарна, что и выказывает в конце романа. Это такой прием писателя, понимаешь ли.
Какой такой прием – Илар так и не понял, но решил позднее, как вырастет постарше, обдумать этот вопрос. Времени на обдумывание не нашлось, но тяга к представлению в лицах того, что Илар прочитал, осталась.
– Сдавайся, нечестивое чудовище! – громко продекламировал Илар. – Пред тобой великий воин Гедеор! Я снесу твою рогатую башку, на которую нагадили птицы курла!
Про нагадивших птиц Илар обычно добавлял специально для уличных мальчишек. Почему-то описание дракона с кучей дерьма на голове всегда вызывало у них приступ неконтролируемого смеха, от которого мальцы по минуте валялись в пыли у поленницы дров на заднем дворе трактира – любимом месте сборищ местных мальчишек.
– Не сдаешься?! Глупое создание преисподней! Тогда получи доброй стали от настоящего воина!
Чего доброго в этой самой стали, Илар тоже не знал, но, памятуя смех матери, переспрашивать не стал. По большому счету, какая разница – добрая или злая сталь, если ею можно выпустить кишки человеку или дракону?
Выпад! Удар! Стул, изображавший эпическое чудовище, не мог уклониться от ударов «великого воина», потому получил в спинку хороший рубящий удар, такой, что, будь этот тесак обычным тесаком, он бы оставил на дубовой спинке глубокую зарубку – Илар врезал им от души.
Но зарубки не получилось. Тесак прошел через спинку, будто ее никогда не было, и кусок выдержанного старого дуба отлетел к стене, ударившись о лежащие здесь пустые горшки и надколотые кувшины.
Илар остановился, ошеломленный, испуганный, и с опаской посмотрел на то, что держал в руке, – серебристо-зеркальное «недоразумение», бывшее когда-то заурядным тесаком. Подошел к стулу, понюхал срез спинки – от того шел запах паленого дерева, плоскость среза черная, обугленная, будто кто-то прижег ее раскаленным докрасна металлом. Оглянулся по сторонам, увидел черенок метлы, прислоненный рядом со здоровенным треснувшим кувшином, зачем-то сохраненным прежним хозяином, взял этот черенок в левую руку, в правую клинок, который уже язык не поворачивался назвать кухонным тесаком, и, слегка прищурившись (на всякий случай!), рубанул поперек палки.
Чик! Вспышка пламени, дым, обугленный конец черенка – кусок его полетел на пол.
Чик! Чик! Чик! Подвал заполнил дымок от сгоревшего дерева, а в глазах начали вертеться красные круги от вспышек пламени. Через несколько секунд в руке Илара остался жалкий огрызок палки.
Колдун сел на стул, поморщился от вонючего дыма и поднес нож к глазам, пытаясь рассмотреть край лезвия. Само собой, ничего особенного он не увидел – тупое лезвие со щербинами, вот только серебристое, блестящее, будто отлитое из куска серебра и отполированное.
Протянул палец к лезвию, попробовать остроту… и остановился. Нет уж, не такой он дурак, чтобы пробовать! Уже – не такой дурак…
Встал, несколько раз взмахнул ножом в воздухе, – тесак как-то удобно лег в руку, так удобно, что и отпускать не хотелось. Проделал несколько фехтовальных упражнений – те, которые когда-то показывал ему отец и которые у него никак не получались, – все получилось! Нож помог? А что, почему бы и нет? Музыкальный инструмент-артефакт ведь позволяет сделать из посредственного музыканта гения, управляющего толпой! Почему бы заколдованному ножу не сделать его гением фехтования? Смешно только – выйти на бой с кухонным тесаком! Впрочем, в серебристой штуке сейчас вряд ли кто признает пресловутый ржавый тесак в полруки длиной.
