больше на него накатывалась апатия и безразличие.
Долгая езда в автозаке. Потом длинные коридоры, одиночная камера. Приделанные к полу металлические кровать, стол и стул. И бесконечно долгое течение времени. Неизвестность.
Максима привели на допрос. Довольно миловидная женщина в кителе кивнула ему, приглашая присесть на низкий стул напротив ее письменного стола. В нем парень чувствовал себя несколько униженным, смотря как дознавательница буквально возвышается над ним.
— Есть что пояснить следствию? — строго спросила она.
Максим лишь неопределенно пожал плечами и сказал:
— Я вообще не понимаю, что происходит. Может вы мне скажите, за что меня забрали?
— Вопросы здесь задаю я!
— Ну о’кей. Постараюсь ответить.
— Итак, еще раз. Есть ли у тебя что пояснить следствию?
— Нет.
— Хорошо. Смотри.
Она повернула монитор. Видеозапись. Касса. Какой-то молодой человек расплачивается за покупки. Продавщица отбирает у него пиво, мотивируя это тем, что алкоголь можно покупать только с 28-ти лет. Он спорил. Максим узнал свой голос и свое лицо.
— Что можете пояснить по данному инциденту, Максим Викторович?
— А что такого? Хотел купить пива, сказали нельзя. Я ни скандалил, ни ругался. Не стал покупать, раз нельзя. Это преступление? — узник вытаращил на дознавательницу ничего не понимающие глаза.
— Это подозрительно, — констатировала та, — вам двадцать пять лет, а вы не знаете, что алкоголь покупать можно с 28-ти.
— Больше ничего не скажу без адвоката.
— Ну вот вы и попались, господин шпион, — улыбнулась женщина.
— В смысле?
— В смысле, что в СССР адвокаты уже пять лет как отменены. Плохо вас подготовили в вашей разведшколе. Странно, что буржуи теперь уже двоечников к нам стали посылать…
— Так…, - проговорил Максим, — значит, вы думаете, что я шпион?
— У меня есть все основания на такие подозрения. Будете писать чистосердечное признание?
Узник задумался. В принципе, у него было всего три варианта: оговорить себя; признаться в том, что он из другого мира или все отрицать. В первом случае, наверняка его упекут надолго в тюрьму. Если, конечно, хватит фантазии сочинить убедительный самооговор. Вариант два — не поверят. А если поверят, отправят в психушку. Нисколько не лучше. Или лучше? А может, тут шпионов не садят, а сразу расстреливают? Играть в молчанку? Тогда что? Пытки?
— Ну? — нетрепливо спросила дознавательница.
— Да вот думаю, — ответил Максим, — стоит ли говорить вам правду, в которую вы не поверите.
— Сознательность всегда приветствуется, — улыбнулась женщина, — а чистосердечное признание и раскаяние облегчает вину и наказание.
И тут у Максима родилась идея.
— Знаете, — сказал он, — я просто очень хотел попробовать пива. И решил обмануть продавщицу, сказав, что мне уже 28 лет. Вот, собственно и мое чистосердечное признание.
Следователь повторно включила видеозапись, чтобы «оживить» ранее состоявшийся в магазин диалог:
«…. — Ну да, молодой, мне же 25 лет.
…
— Чего? Вы шутите?
— Какие шутки? Вы что, законов не знаете?…»
Воцарилось неловкое молчание.
— Весьма странная попытка обмана, вам не кажется? — спросила дознавательница, хитро прищурив левый глаз.
— М? — издала она возглас после нескольких минут, когда Максим не знал, что сказать.
— Переволновался и ступил, — наконец нашелся парень.
— Ладно. А как вы объясните тот факт, что уже десять раз подряд неверно набрали код доступа в СГИС?
— Забыл. Бывает же, что забывают люди свой пароль в Интернет…. Ой.
Поняв, что проговорился, Максим замолк, вытаращив на следователя испуганные глаза.
— Может, все-таки будете писать признание? — спросила дознавательница, — предлагаю последний раз.
— И что будет, если напишу? Насколько тут сажают за шпионаж?
— Минимальный срок — семь лет трудовых лагерей. Но это если очень повезет. Обычно за шпионаж дают лет так двадцать, или тридцать. Максимальная санкция — смертная казнь. Но не думайте, что это будет просто расстрел. Мы хоть и гуманная страна, но к врагам Коммунистического Общества беспощадны. Осужденных к высшей мере направляют работать на урановые рудники, где они подыхают в страшных мучениях. Но, еще раз повторяю, мы гуманное государство, поэтому тех, кто проявил сознательность и добровольно сдался правосудию, мы щадим.
— Ничего себе, гуманность, — тихо присвистнул парень.
Внезапно лицо дознавательницы перекосила гримаса злобы. Она вскочила и ударила его по лицу. Парень инстинктивно пытался защититься, но внезапно оказался на полу. Женщина медленно давила каблуком на его кадык.
— Пощадите! — тихо прошептал узник.
— Конвой! — крикнула дознавательница.
— Проучите его, — сказала она вошедшим в кабинет двум милиционерам.
Те грубо схватили его и поволокли прямо по грязному полу. Максим попытался вырваться, но получил удар ногой в лицо. Его били прямо в коридоре, отпуская грязные шуточки.
— Пощадите, я все скажу! — только и мог шептать парень.
Максима затащили обратно в кабинет.
— Ну? — спросила дознавательница.
— Да, я американский шпион. Давайте ваши бумаги, все подпишу, только, пожалуйста, больше не бейте.
— Тьфу! — сплюнула женщина, — какой ты к черту шпион. Ты тряпка!
— В камеру его, — скомандовала она конвою.
И снова томительное ожидание. Максим каждый раз вздрагивал, слыша шаги в коридоре. Однажды открылось окошко, в которое охранник просунул миску с вонючим варевом. Несмотря на то, что в животе уже сводило от голода, к еде парень не притронулся.
— Вижу, брезгуешь? — спросил конвоир, когда пришел в следующий раз, — ну ну. Цаца, — и забрал тарелку.
У Максима было достаточно много времени, чтобы поразмыслить над своим положением. Он несколько раз мысленно прокручивал картину прошедшего допроса и сам удивлялся, как же быстро он сломался. Его даже не пытали, просто избили. Действительно, тряпка, как справедливо заметила следователь. Но парень был уверен, что он не был тряпкой. Однажды в школе ему пришлось драться со старшеклассником, значительно сильнее его. Он не испугался. А как Максим действовал, когда был привязан к креслу в первом мире, куда он попал? Пытался высвободится и убежать. А здесь сразу сломался как последняя тряпка. Стоп. А как тогда ему удалось убежать? Не слишком ли профессионально действовал Максим для обычного ведущего новостной блог? Или он частично перенимает характер того человека, в тело которого попал при переселении в новую реальность?
Снова допрос. На этот раз пришлось беседовать с довольно пожилым мужчиной в штатском.
— Следователь Соболев, — представился он и даже протянул руку для пожатия.
На дознавателя, правда, он не было похож, скорее, на банковского клерка: черный костюм, хитрый взгляд, множества бумаг на столе.
— Я вижу, Танька и ее дружки опять зверствовали, — сочувственно произнес он, разглядывая кровоподтеки на теле Максима, — хотите написать жалобу?
— А что, так можно?
— Нужно! Она совершила то, чего не должна делать советская милиция и заслуживает дисциплинарное взыскание.
— Дисциплинарное взыскание? — удивился Максим, — за избиение арестованного, чья вина еще не доказана?
— Ну вы же понимаете,
