Тогда я спросил:
– Ты долго жил на Медовом, был хозяином Оси. Почему ты не узнал о мире всё, что может узнать человек, и не исправил то, что можно исправить?
– Я не был хозяином. Подобная сила хозяев не потерпит. Ей можно только служить. Тот, кто приходит властвовать, не проживёт в Оси и единого мига.
– Это я знаю. Одного такого я успел увидеть. Но пускай ты не был хозяином, но ты видел устройство мироздания, и у тебя было довольно времени, чтобы понять его. В мире есть великие артефакты, один из них ещё недавно был в моих руках, но коснувшись Оси, я понял, что не имел права владеть подобным предметом. Я вернул Великую Черепаху на законное место…
– Значит, мир ещё немного постоит, – ответил Растон, безмятежно улыбнувшись.
– Так почему ты не отнял у меня зародыш Черепахи ещё сто лет назад и не отнёс его в Прорву? Сколько несчастий ты мог бы предупредить!
– Потому что это не моя, а ваша жизнь, и не я, а вы должны решать, как поступить с миром, доставшимся вам в наследство. Может быть, вы желаете его уничтожить, а я ни с того ни с сего начну мешать вам. А на это очень похоже. Молот Тора бил уже трижды. Ещё один удар, и мы провалимся в тартарары.
– Один человек, даже если у него достало силы коснуться молота Тора или зародыша Черепахи, не имеет права решать судьбы мироздания!
– Ты совершенно прав. Но ведь и я тоже один. К тому же, в отличие от вас, я сполна прожил свою жизнь. Так что решать всё–таки тебе, хотя ты и не имеешь этого права.
– Ты мог хотя бы предупредить меня, когда я, как последний дурак, лез в Прорву.
– А ты бы послушался? Тебя можно было остановить, только убив. А если убивать самых лучших, то мир провалится в тартарары ещё неизбежней.
– Всё равно можно было что–то сделать…
Растон поник головой и долго молчал. Потом произнёс:
– Наверное, что–то сделать было можно. Но тут есть ещё одна загвоздка. Великие маги живут тысячу лет, а я провёл возле Оси срок вдвое больший, хотя пришёл туда уже не мальчиком. Я устал.
Совсем недавно я слышал подобные слова и видел такой же тусклый взгляд. Мне было нечего возразить.
А Растон продолжал говорить, медленно, как будто самому себе:
– Я не знаю, проклят я бессмертием или когда–нибудь умру. Мне ещё хочется сидеть у огня, дышать чистым воздухом, наблюдать рассветы и закаты, любоваться красивыми девушками. Да, девушки до сих пор нравятся мне, если смотреть на них издали. Но я устал от волшебства, чудес, от силы, которая не вмещается в дряхлом теле. Я просто устал. Последние годы я держался только на чувстве долга и ждал, когда явится кто–то, способный взять на себя моё служение. На Медовый приходили многие, но души их были слишком мутны, и Ось убивала их, равнодушно и жестоко, как это умеет одна только природа. Тебе я сумел помочь. Думаешь, ты со своими обидами и желанием отомстить выжил бы, коснувшись Оси в первый раз?
– Я и сейчас хочу отомстить.
– Конечно, хочешь, но не сию минуту, а когда–нибудь потом. Сегодня у тебя есть дела поважнее, чем расквитаться с этим… как его?.. Галианом.
– Мне очень хочется щёлкнуть его по носу, а большего он не заслуживает.
– Думаю, когда–нибудь это желание исполнится.
– И всё же, Растон, посоветуй, что мне делать с Уроборосом?
– Чем помешал тебе старый змей?
– Убивать его нельзя, поскольку он хранит последний из великих артефактов, не побывавших в руках людей. Но, если оставить всё как есть, он сожрёт море и землю, луну и звёзды, а потом и сам сгорит, пытаясь заглотить солнце. Мир рушится в его утробу, словно в бездонную прорву.
– Это не единственная прорва, в которую рушится мир. Одну ты сумел заткнуть, Черепаха не позволит Земле провалиться внутрь себя. Но что ты скажешь об Оси Мира?
– Она вращает Землю, – растерянно произнёс я общеизвестную истину.
– Ты так думаешь? А в те времена, когда я постигал азы нашего искусства, думали иначе. В ту пору Земля была плоской, возлежала на спине твоей любимой Черепахи, и никто помыслить не мог, что она способна вращаться. Над Землёй вздымалась небесная твердь, и природная магия Оси не рассеивалась меж звёзд, а отражаясь от небес, дождём падала вниз, орошая и оплодотворяя всё. А ныне Покров небес сорван, шар Земли носится в космосе и магия Оси расточается в этой прорве. Попробуй разобраться с Покровом небес, тогда, быть может, поймёшь, что делать и с Уроборосом. Небо, земля и вода должны быть едины.
– Покров небес? Я всегда воспринимал его как одну из аллегорий древней космогонии.
– Теперь ты знаешь, что Великая Черепаха и впрямь держит Землю и Уроборос лежит в океанских глубинах. Так почему не быть и Покрову небес?
– Где он? У кого? Как его отыскать?
– Эти вопросы не ко мне. Ты лучше меня разбираешься в сегодняшней жизни.
– Но я ничего не знаю о таком артефакте…
– И это говоришь ты? – Растон усмехнулся, и странно было видеть усмешку на его бескровных губах. – А чем, по–твоему, можно развоплотить дракона?
* * *
Колдовство высших степеней – занятие мужское. Среди прекрасной половины рода человеческого встречаются феи и ведьмы, колдуньи и чародейки. Маг – слово мужского рода. Считается, что женщинам этот уровень недоступен.
Правило было бы неполным, если бы из него не было исключений.
В святилище Анрат, несмотря на все преграды, я прошёл так же легко, как и в любое другое место на Земле.
Святилище… можно подумать, что маг кому–то поклоняется там или кадит фимиам самому себе. Куда точнее подходит слово «лаборатория» или «мастерская», но люди вкладывают в них несколько иной смысл, представляя жилище алхимика, кузницу или мануфактурное производство, что не соответствует истине. Волшебники же, вопреки бродячему мнению, не знают иных слов, кроме тех, что созданы людьми. Так что пусть будет святилище. Всё равно когда о колдунье Анрат напишут увлекательный роман, гравёр вырежет на меди такие иллюстрации, что дом Анрат иначе как святилищем назвать не получится.
Покров небес вовсе не имел никакого цвета, лишь чуть заметные искорки посверкивали в глубине. С виду он представлял собой кусок материи размером с головной платок, даже переплетённые нити вроде бы можно было рассмотреть, хотя никаких ниток там, конечно же, не было. В отличие от других великих артефактов Покров не излучал никакой силы. Чудовищные противоположности сходились в этой невзрачной тряпице. Нечто донельзя волшебное и в то же время бесконечно чуждое магии.
И ещё… я чувствовал незавершённость этой вещи. Всякий артефакт, даже самая простенькая волшебинка, представляет собой вещь в себе, иначе он попросту не станет работать. А тут… чем–то маленькая тряпочка напоминала мне багровую паутину, сплетённую кобольдами: могучую, всеобъемлющую и не способную к работе, потому что у неё вырвали сердце. Возможно, дело в том, что сейчас артефакт был опустошён недавним использованием. Но я видел, что он постепенно восстанавливается и через полгода или год вновь сможет бесследно рассеять любое проявление магических сил, мощь которого хоть как–то ограничена.
Этой вещью владела грозная старуха Анрат – единственная женщина, вошедшая в плеяду великих магов. Она была много старше меня, жизнь её клонилась к закату, но она по–прежнему оставалась грозной старухой, которая пятьсот лет назад поднялась в горние выси и сорвала Покров небес. Слабыми руками эту тряпицу было бы не удержать, а в битве на Медовом Носу Анрат сражалась жесточе, нежели более молодые маги.
Хотя я находился в Оси, Анрат почуяла неладное и немедленно объявилась в своём святилище. Встревоженно огляделась по сторонам, резко каркнула:
– Кто здесь?
Лишь увидав старуху, я понял, что тревожило меня при взгляде на артефакт. Теперь все вопросы разрешились, я сразу успокоился. Всё–таки хорошо, что я не стал сразу хватать Покров, а дождался появления хозяйки. Правильный поступок всегда тот, что наиболее нравственен, об этом не стоит забывать.
– Здравствуй, Анрат, – сказал я, желая, чтобы меня услышали.
