Маленькая Фейт машет ему фарфоровой ручкой.
Пожалуй, хватит для первого знакомства, Диане все-таки надо привыкать к Гомункулусу постепенно.
Она пятится к двери и выскальзывает в безлюдный коридор. Вскоре оказывается перед узкой лестницей с крутыми ступеньками… В тесном помещении с выбеленными стенами уже нет паутины и пыли, будто кто-то специально навел порядок к Дианиному визиту. Двойной портрет перестал быть двойным. Изображение мужчины испарилось, вернее, исчезло вместе с аккуратно отрезанным куском холста. Сама Фейт, как и в прошлый раз, стоит за буфетом, но теперь она немного другая. Сквозь тело и пышное серое платье не так явно просматривается противоположная стена. Фейт словно стала плотнее и материальней, почти как обычная живая женщина. Такой она была лишь во снах, но не тогда, когда Диана впервые увидела ее наяву. Почему? Диане не терпится все разузнать, разложить по полочкам. А еще хотелось бы уяснить: маленькая Фейт в номере и теперешняя — это одна сущность или две разные? Однако разговор начинает Фейт. Как обычно.
— Он чудесный малыш, правда ведь?
— Ну…
— Он поможет тебе дойти до конца и ответить на все вопросы. Как ты его назвала?
— Гомункулус.
Фейт понимающе улыбается.
***
Майкл уже в номере, устроился в своем излюбленном кресле неподалеку от окна. При появлении Дианы молча поднимает голову, оторвавшись от чтения журнала. Никакого Гомункулуса, разумеется, в пределах видимости не наблюдается, Диана в этом и не сомневалась. Однако нет и маленькой Фейт на каминной полке, которая кажется такой пугающе пустынной. Только не это!
— А где кукла?.. Куда ты ее дел?
— Я опять ее случайно чуть не уронил, — спокойно отвечает Майкл. — Поэтому от греха подальше отнес куклу миссис Броуди. Пусть сама бережет свой антиквариат.
Да, это не очень-то приятно, однако Диана боялась, что будет гораздо хуже. По крайней мере, маленькая Фейт цела и находится в безопасности, а не разлетелась на осколки.
Майкл уже успокоился и, видимо, о животрепещущем вопросе заговаривать в ближайшие часы не намерен. Время для решения проблемы выбранным им способом хватает с избытком. Тем лучше, пусть думает именно так.
На фоне вечернего неба парит огромная роза. Бледно-розовая, с едва уловимым фиолетовым оттенком. Лепестки покрыты инеем, в сердцевине переливаются зимней радугой хрусталики льда, листья съежились от холода. Стебель, обломанный чьей-то грубой рукой так, что торчат волокна, тоже охвачен изморозью. И вокруг, в морозном воздухе мерцают колючие снежинки…
Тенистый сад заполонили разноцветные гибкие лианы, они оплетают все вокруг, только пространство в центре свободно. Там застыла молодая женщина, чье стройное тело обернуто шелковой тканью. На запястьях сомкнулись тяжелые браслеты, короткая челка пересекает лоб. Женщина вся призрачно-белая, тем не менее, она живая, видно, как алая кровь течет под тонкой, почти прозрачной кожей. А вот существо рядом ней — создано из холодного гладкого мрамора. Это сфинкс, с обнаженной грудью и безупречным профилем. Бесцветные глаза чуть намечены в каменных глазницах, мраморные локоны спадают на шею, соприкасаются с распахнутыми крыльями…
— О чем ты думала, когда рисовала это? — спрашивает Роджер.
Кэтрин пожимает плечами:
— Я не помню. Это было больше десяти лет назад.
— Неправда. Подобные вещи не забываются, таковы уж особенности творческого мышления.
— Знаешь, а я ведь действительно вспомнила! В тот год весна наступила рано, с каждым днем становилось теплее, солнце ярко светило… А мне было так зябко и неуютно. Скоро предстояло покинуть школу, город, уехать далеко-далеко. Возможно, надолго расстаться со всеми вами. Вот и привиделась замерзшая роза. Смутное будущее на фоне холода и сомнений. Примерно так. А когда рисовала этот сад…
На пороге появляется взъерошенный Итон, вертит головой, пытаясь разглядеть, где скрываются остальные. Наконец замечает компанию, которая рассматривает картины Кэтрин на стене маленькой художественной галереи.
— Вы что, на часы не могли взглянуть? — недовольно бурчит Итон. — Концерт уже начался. Бессовестные люди…
Он утаскивает их в другой конец здания, где в зале с малиновыми портьерами и рядами кресел, обитых бархатом, действительно полным ходом идет концерт с участием юных талантов и их наставников. Места, которые занимал Итон, уже успели заполнить собой другие запоздалые ценители искусства. Приходится рассаживаться, где придется, запинаясь о чужие ноги и бормоча извинения.
Сейчас на сцене играют концерт (или что-то еще, опоздавшие не в курсе) для фортепиано и двух скрипок. Да, Эдервиль живет насыщенной культурной жизнью, порой раздражающе насыщенной. Девочка лет десяти, с пышными бантами в русых косичках, старательно водит смычком. Она слегка испуганная и такая трогательная в своем строгом синем костюмчике. Собственно говоря, из-за племянницы Итона и пришлось отправиться в уже знакомый Диане лимонно-желтый особняк. Второй скрипач — вихрастый, еще больше напуганный мальчишка, изо всех сил старается попасть в такт. За фортепиано — энергичная дама, которая играет практически вслепую, настолько она поглощена безмолвным подбадриванием своих воспитанников. Чувствуется, что уже готова вскочить с места и броситься на помощь. Однако постепенно дело само собой налаживается, музыка теперь звучит плавно и не спотыкается на каждом шагу, юные исполнители привыкли к сцене и играют почти как на репетиции, не обращая особого внимания на собравшуюся публику. Наверняка по большей части эта публика состоит из родственников и друзей родственников. Итон ободряюще улыбается своей маленькой племяннице, кивает в такт головой.
Диана окидывает взглядом зал, любуется развешанными по стенам гравюрами. Краем глаза отметив Майкла, который сидит на три ряда дальше от сцены, замирает от неожиданности. Роджер, расположившийся в соседнем кресле, берет Майкла за руку, сжимает запястье, осторожно гладит кисть, один за другим перебирает пальцы. Это так странно… Неужели никто, кроме Дианы не замечает? Сам Майкл сидит с непроницаемым лицом, будто не его руку ласкают прилюдно, а чью-то чужую. Публика не обращает на невинную странность ни малейшего внимания. Итон по-прежнему не отрывает глаз от сцены, Кэтрин тоже вся ушла в музыку. Фред откровенно скучает, рассматривает лепнину на потолке, время от времени с надеждой поглядывает на ноты, которые переворачивает пианистка. Фрэд явно пытается прикинуть, сколько листов еще осталось.
Тут Роджер, вероятно, уловив взгляд Дианы, оборачивается, на его лице появляется мимолетная вызывающая ухмылка. Потом все-таки выпускает руку своего соседа. Диане в очередной раз мерещится, что Роджер видит ее насквозь, играючи читает ее мысли, а сам закрыт надежной броней, через которую не пробьешься.
В мелодии, обезличенной в своей классической правильности, внезапно прорезаются иные ноты, над залом проносятся джазовые переливы, нарушая благопристойное оцепенение слушателей.
***
Еще совсем светло, но день уже утомился, притих и готов в ближайшее время отправиться на
