Ознакомительная версия.
— Пошли хоть на ледянке скатимся, — дернула я студента за рукав.
— Твоей бабушке обещано было, что озорничать не позволю, — поморщился Зигфрид. — Слаба ты еще для таких подвигов.
— Ну, тогда хоть леденец на палочке купи… — заныла я.
Спутник только кивнул и ринулся в толпу лотошников. У кого-то характер от мороза, видно, портится. Ну чего ему стоило прокатиться по обледенелому желобу аж до другого берега, да с ветерком, с гиканьем, с посвистом молодецким? А то бродим тут на веселом празднестве, будто нам сто лет в обед. Бабуля, вишь, ему не велела! Тоже подлиза знатный. Носятся со мной, как с тухлым яйцом, уже которую седмицу.
— Ой, девки, глядите, как ведьмина внучка расфуфырилась, — донесся до меня визгливый злобный голосок. — Небось всю восень морду в щелоке держала.
Это кто у нас смелый такой? Ага! Лизавета — младшая дочка старосты. У самого берега, где начинается укатанный ледяной спуск, веселится компания молодежи. Парни и девки отвлеклись на минутку друг от друга и все уставились в мою сторону. Мелькнуло лицо бывшей подруженьки, слегка вытянутое от удивления. Мне показалось — сейчас Стеша подойдет поздороваться. Нет, отвернулась равнодушно, что-то шепнув стоящей рядом девице. Ну правильно, не ровня я ей. Не очень-то и хотелось! А вот Лизавету надо отбрить. А то меня живо эти курицы заклюют. Проходили, когда они еще цыплятами желторотыми по деревне бегали. Поэтому я вдохновенно заорала, перекрывая ровный гул толпы:
— Ты, квашня, на себя посмотри! Всю свеклу из клетушки на румянец извела? Так у тебя одна щека выше другой получилась! И за косу держись покрепче. А то, может, кто-то еще не знает, что она у тебя приплетная-а!
Вот так-то! Вишь, разозлилась как — так покраснела, что уже и не видно, чего у нее там выше. Правда, она завсегда больнее брехни колет.
Я дорожку размету,
Сама к всаднику пройду.
Э-эй да люли,
Сама к всаднику пройду.
Я гордо развернулась и… бамц! — получила в голову плотным снежком, аж в ушах зазвенело.
— Ой, люди добрые, Федор-то чернавку осчастливил! — захлебываясь, визжала Лизавета.
Вот ведь как полезно кавалера под рукой иметь. А мой где-то петушков липких выбирает. Федька — потный и раскрасневшийся кузнецов подмастерье — уже споро лепил другие снаряды. Ах, значит, так? Мало я тебя в детстве колотила! Время-то идет, а ума у некоторых не прибавляется. Я зарылась по локти в ближайший сугроб. Силы, конечно, не равны, да только я быстрее. Р-р-раз! — и огромный ком снега залепил лицо противнику. Федька только отряхнулся по-собачьи. В следующую минуту я согнулась под градом холодных колобков. Приятели Федора — Мишка и Гришка — поспешили на помощь недорослю. И я стала отбиваться. Остальные радостно скалились нежданному развлечению, улюлюкали, кричали, но в баталии принять участия не стремились. По уму, мне следовало отступать — бежать домой или искать Зигфрида, чтоб спрятаться за его широкую спину. Да только овладел мною какой-то злой кураж — я носилась подобно грозовой туче, мои наскоро слепленные снежки разили без промаха. Вот уже схватился за глаз Мишка, Федор стал явно прихрамывать. Я уворачивалась от атак, используя любую неровность, любой снежный занос или куст, неожиданно переходя в контрнаступление. И лилась, лилась разудалая песня:
Ах ты, всадник молодой,
Ты возьми меня с собой.
Э-эй да люли,
Ты возьми меня с собой.
Ты возьми меня с собой
Молодой своей женой.
Э-эй да люли,
Молодой своей женой.
А сердце бьется часто-часто, горят щеки, покалывает морозцем руки — варежки потеряны в пылу борьбы. И Гришка, видимо уже порядком потрепанный, куда-то подевался. Скоро будет пора праздновать победу да песни величальные самой себе петь.
Ага! Разбежалась! Дальше все происходило одновременно — подвернулась нога, со спины на меня накинулся неожиданно появившийся Гришка, схватил за руки Федор. И мы орущей куча-мала кубарем скатились с крутояра. Пока я отплевывалась и отвешивала затрещины, стали подтягиваться зрители — вся честная компания. «А бережок-то нас от гуляющего люда очень удачно прикрыл, — почти равнодушно подумалось мне. — Теперь уж и студент не отыщет, и никто из взрослых не заступится, если что…» Меня за шкирку вытащили из снега, поставили на ноги. Двое парней держали за локти, пока походкой королевишны к нам приближалась Лизавета.
— Ну что, чернушка, получила на орехи? Будешь теперь знать, на кого тявкать.
Я только подбородок вздернула.
— Думаешь, меха нацепила и чудо как хороша сделалась? Или в зеркало никогда не глядела? Так я тебе покажу, а то так в неведении и помрешь. — Редкие мелкие зубы ощерились в недоброй ухмылке.
Порывшись в богатой поясной сумице, Лизавета вытащила круглое зеркальце.
— На, любуйся! — И сунула вещицу мне под нос.
Я зажмурилась. Нельзя, нельзя мне туда смотреть… Бабушка узнает, заругается. Чьи-то злые руки дергают за волосы.
— Смотри! А не то косу тебе отрежу. Федор, ножик дай.
— Может, ну ее… — бубнит Федор. — Может, хватит?
— Это я решать буду, когда хватит.
Лизавета непреклонна. Вот же повезет подмастерью с женой — попадет под каблук, пикнуть не успеет. А стальное лезвие уже холодит затылок. Еще чуть-чуть и прощай моя гордость — толстая девичья коса.
Эх, пропадать, так с музыкой. Я широко раскрыла глаза, успев увидеть в зеркальце свою перемазанную физиономию с синяком на скуле. А потом гладкая полированная поверхность пошла трещинками и, мелодично тренькнув, разлетелась на тысячу мелких осколков.
— Ведьма! — ахнул кто-то испуганно.
И я почувствовала, как в волосы вгрызается закаленная сталь Федькиного ножа. Из моего горла вырвался низкий нечеловеческий вой.
А потом пришла пустота — страшная и звенящая. И будто четыре тугих каната обхватывают меня за пояс, вздергивают над землей, и я взлетаю над головами мучителей, широко раскинув руки. И с севера в мои рукава проскальзывают шаловливые струйки Бора, и с юга веет жарким ароматом раскаленной земли, восточный ветер и западный тоже приходят, потому что кружит меня, будто оказалась я внутри огромного воздушного водоворота. И с любопытством гляжу я сверху на разбегающихся людей, на сорванные ураганом крыши, на группу закутанных в черные плащи всадников, несущихся ко мне прямо по блестящему речному льду. А вон и Зигфрид, простоволосый, без шапки, пытается пробраться поближе, преодолевая порывы ветра. Падает, поднимается, опять падает, на четвереньках пытается ползти вперед. Снежный вихрь на минуту скрывает от меня фигуру барона, а когда снег опадает, я вижу, что Зигфрид лежит неподвижно.
Ознакомительная версия.
