– Да не паясничайте вы, – досадливо поморщился Юрий, – Там бункеры генштабовские. Там кто-то должен был выжить. Мы не все ракеты использовали. При всем том кошмаре, в который превратили землю, главные участники ядерного клуба использовали не весь свой арсенал.
– Во-первых, Москвы нет больше. Только мертвые руины. Я в этом уверен. Во-вторых, как вы собираетесь искать там бункеры?
– Там надо искать выживших. А выжить могли только в бункерах. Следовательно, найти кого-то из генштаба не так сложно, как кажется.
– Ну, допустим. Нашли вы там некого старого одичавшего человека в маршальском мундире, жрущего чей-то труп. Допустим, он в полубреду расскажет вам о какой-то ракете, которая тоже гнила двадцать лет в шахте. И из этой шахты давно все, что можно утащили выжившие ракетчики. У ракеты топливо протухло давно. Как вы запустите ее? Как нацелите на Аляску?
– Мы все это понимаем. Но мы не знаем, что под этой завесой красного сияния. Нам необходим ядерный заряд. Мы отправимся на Аляску.
– Да вы психи. Как вы туда доберетесь? Вы пятнадцать лет сюда ехали. А туда как?
– У нас впереди Уральские горы. А это совсем не Гималаи. А там Сибирь. Это много проще. Мы думали над этим годы. Но снимки, которые мы смогли недавно получить с нашего покинутого корабля на орбите, нас окончательно поставили перед фактом. ХАРП до сих пор активен. Значит, разрушительные процессы продолжаются. Что-то все равно надо делать. А никаких вариантов, кроме путешествия на Аляску, нет. Это единственный шанс для выживания того, что осталось, понимаете? Пусть призрачный, но шанс. И он всего один! Поймите! Второго шанса не будет! Дайте нам оружие. Дайте нам пару-тройку смельчаков-добровольцев. Мы все сделаем! Второго шанса не будет! – повторил Юрий.
Генерал вздохнул. Лицо его снова стало суровым и мрачным. Он поднялся со стула и опять стал ходить по залу. Смотрел на карту. Затем на фотографии.
– Что скажет совет? – произнес, наконец, он.
– Надо обдумать все. Сейчас никто, наверное, ничего не скажет. Очень много информации. – Сказал один из членов совета.
– Понятно. Тогда решим так. Ученый совет проработает этот план. Через двое суток мы должны принять окончательное решение.
– Значит, как мир уничтожать, так военные тут как тут, а как его спасать, должны ученые голову ломать? – сказал вдруг один из сидящих рядом с Третьяковым пожилых людей.
– Разумеется, – усмехнулся генерал. – На том и держалась наша цивилизация. Лучшего так никто и не придумал. Только на этот раз, – Басов окинул взором единственного глаза всех присутствующих, – На этот раз военные все-таки прислушаются к мнению ученых. Заседание совета окончено.
Николай и Вячеслав молча приближались к своему жилищу. Состояние, в котором они возвращались накануне от профессора, повторилось, но оно было гораздо сильнее. Шок и потрясение были глубже. Раньше казалось, что все просто кончилось. Люди испепелили свой мир и заковали его в лед. Но нет. Оказывается, планету еще и какой-то ХАРП разрывал на части. Все эти бандиты, людоеды, люпусы и даже этот жуткий червь, убивший капитана, были такими несерьезными и мелкими проблемами, что было тошно оттого, что еще пару часов назад люди не знали других страхов. Все оказалось гораздо хуже. Николай угрюмо смотрел на бурый грунт траншеи. На доски и бетонные блоки, которыми она была накрыта. Сколько их в свое время вырыли, чтоб соединить все обитаемые подвалы города? И зачем?
– Завтра Михалыча хоронят, – тихо произнес Вячеслав.
– Надо проводить его, – кивнул Николай, – какие у нас завтра наряды на работу?
– До обеда по дому работы. Шкуры снимать со стен и вытряхивать на улице. Вон, в подвале одном на улице Некрасова в шкурах вши завелись. После обеда идем на реку лед долбить да ловушки от пойманной рыбы освобождать. Ничего серьезного короче. Ночью опять в дозор.
– С кем мы теперь в дозор пойдем? – вздохнул Васнецов.
– С Седым и Бесовским.
– Терпеть не могу Седого.
– Да ладно. Баклан он, конечно, тот еще. Просто поменьше на его тупой треп обращай внимания.
– Что ты думаешь по поводу рассказа космонавтов?
– Да голова пухнет, – махнул рукой Вячеслав, – Столько информации. Я понял, что счастье, это когда ничего этого не знаешь. Вот жили мы, нетужили. Выращивали морковку, свеколку да кортофан в оранжереях. Кроликов да кабанчиков с курями разводили. Охотились помалу. А теперь все как-то мелко. Противно. Неестественно. Безнадежно все как-то.
– А если все-таки решат экспедицию отправить? – Николай взглянул на Сквернослова.
– Куда, на Аляску?
– Да. Я хочу с ними. А ты?
Сквернослов остановился.
– Не знаю я. Безнадежно все это.
– Но представь, если это действительно единственный шанс на спасение? Что мы теряем, в любом случае?
– Теряем возможность дожить наши дни в этих теплых подвалах. А в пути такого комфорта не будет. А тут…
– Как крысы? Мы должны прожить наши жизни как крысы? Ты же сам говорил прошлой ночью, что пока мы живем, жизнь продолжается. И надежда остается. А выключить этот шарп…
– ХАРП…
– Ну, ХАРП. Выключить этот ХАРП, быть может, наша единственная надежда. Так что же ты? Ты и в глазах профессора надежду какую-то увидел. Чего с тобой теперь стало?
– Я не думал, что все так плохо. Я думал, что где-то в мире все в порядке. А оказывается везде так, как у нас. Все разрушено. Весь мир. А профессор… Теперь я его не понимаю. Темнит он что-то. Откуда он-то про этот ХАРП знает? Или просто умом старик тронулся. Так ведь бывает. И очень часто.
– Может, спросим, сходим? – предложил Николай.
– Да у них там сейчас дел столько. Генерал же сказал, проработать этот вопрос. Сейчас не до нас ему будет.
Молодые люди вошли в свой подвал. У входа, как обычно, сидел вахтер внутреннего поста. На такую вахту обычно назначали людей больных и старых, чтоб не вынуждать их выходить в холодный блокпост или патрулировать траншеи. Он тоскливо смотрел в горящий в большой печке-буржуйке огонь греющий помещение и трубу, этот подвал опоясывающую. Иногда вахтеру приходилось проворачивать рукоятку ручной помпы, разгоняющей воду по трубе для распределения тепла.
Вахтер ничего не сказал молодым людям. Только посмотрел в их сторону и принялся крутить помпу. Казалось, что он совсем не хочет разговаривать.
Время было еще не позднее и двери, либо заменяющие их шкуры, в жилища людей, были открыты. Однако дверь в квартиру капитана была заперта и оттуда доносился женский плачь. Еще несколько голосов женщин, пытающихся успокоить овдовевшую Гуслякову.
За большим столом в центре подвала никто не играл в домино или нарды, как это иногда случается по вечерам. Шума детей, а их в этом подвале было трое, тоже слышно не было. Сегодня тут была одна скорбь. И слышался только плачь.
