Я зажмурился, представив, что сделал это только потому, что пытаюсь сдержать слёзы, сжал кулаки. Лучше притворяться, чтобы не терять связь с миром. Иначе стану тем самым овощем, которым был прошлый Сергей.
— Серёжа? — осторожно позвал отец, и мне пришлось заставить себя открыть глаза, иначе я бы так и остался в этой темноте. Родители стояли напротив меня. Бледные, не верящие случившемуся, но желающие поверить.
— Да, папа? — и тут я улыбнулся. Пусть всё той же мертвой, страшной улыбкой, но улыбнулся. Мама задрожала, отец попытался улыбнуться в ответ. С синхронным вздохом — всхлипом они кинулись ко мне.
Дальше были целые полчаса, пока они обнимали меня, трепали по голове, хлопали по спине, заглядывали в глаза, совершенно не боясь пустоты, целовали как маленького. Папа постоянно охал. Мама плакала, шепча только одно слово: "вернулся…". Леша стоял чуть в стороне и, глядя на нас, счастливо улыбался. Только в самой глубине его глаз затаилось непонятное мне чувство. Не зависть, нет что‑то другое… незнакомое, чего я никогда раньше не видел во взгляде моего брата.
Да. Одинаковыми эти жизни не будут уже никогда. А в этом случае нужно ли что‑то перестраивать? Я и так не прожил свою жизнь, чтобы изменять её. Не лучше ли просто довериться течению, как я уже некогда сделал. Эта мысль отрезвила меня. Если я снова позволю управлять мной, то никогда не смогу жить по — настоящему. Никогда не пойму и не узнаю полной свободы, которую мне пообещали.
Но можно ли жить с Бездной внутри? "Нас объединит отсутствие душ" — это слова творца. Только её смех был искренен, а в пустоте глаз мелькали и удивление, и интерес, и брезгливость. Ненастоящие, в чем‑то отвратительные в своей поддельности, но они были. Неужели они могут заставлять себя чувствовать? Значит, такое возможно и без души? Снова научиться любить и ненавидеть…
Так вот зачем я здесь. Главное не сделка. Она сказали, что если есть потенциал, а у меня он есть. Получается, я нужен ей не только как игрушка. Или как игрушка, но с чувствами. Неужели это всё только для этого? Чтобы я смог снова ощутить тоску, радость, удовольствие. Это и есть то, что скрылось от меня в разговоре с творцом. Но с чего начать? Я не знаю.
Вот только нужна ли мне "настоящая" жизнь, нужны ли чувства? Нет, сейчас я не смогу ответить на этот вопрос.
Из раздумий меня вывел вопрос отца:
— Серёжа, но как?
Я снова переглянулся с Лешей. Пора приводить наш план в действие. Мы с братом усадили родителей за стол. Алеша налил всем свежо — заваренную смесь чёрного и зелёного чая с яблочным привкусом, поставил огромное блюдо с ватрушками и лимонными пирогами. Как мне объяснил брат, это хобби у него появилось в то время, когда он сидел со мной. Играть в компьютер нельзя — Леша предпочитал стрелялки или те новинки, где были сражения, убийства и кровь, а прежнему мне на такое смотреть не рекомендовалось. Интернет? Если хорошенько подумать, у нас он, особенно, бюджетный вариант для обычных пользователей, появился не так уж давно. Всё время читать вслух? Не выход. Поэтому брат заказывал родителям определенные продукты, брал книгу с рецептами и, усаживая меня на кухне на стул и комментируя каждое своё действие, пытался что‑нибудь приготовить. А потом то, что получалось, давал пробовать мне. На этом месте я подумал, что стоит возмущёно воскликнуть, но факт оставался фактом — за несколько лет брат достиг значительных высот в кулинарии.
— Так как? — мама, уже придя в себя после первой волны чувств, осторожно отпила горячего чая и строго посмотрела на меня и Лешу.
— Если честно, не знаю, — пожал плечами и укусил ватрушку, после чего взял с блюда пирог — укусил и его, — я всё время всё видел и понимал. Помню себя хорошо лет с трех, как то странно ни прозвучит.
Начал свой рассказ, повторяя то, что мы сочинили с братом. Леша, чтобы ничего не выдать, слушал меня с крайне заинтересованным выражением лица и прятал взгляд, чтобы никто не мог понять его истинных чувств.
— Но я не мог управлять своим телом, будто смотрел на всё со стороны. Слушал, хорошо понимал и запоминал, но, ни сказать, ни показать не мог. Пытался, но каждый раз выходило что‑то не членораздельное, — я дожевал вторую ватрушку и успел забрать прямо из‑под Лешиного носа следующую, самую румяную из оставшихся вкусностей.
— Сначала это было страшно. Я пытался кричать, звал вас, надеялся, что услышите. Но ничего не происходило. Доктора, лечение… сложно всё это описать — ощущения, одиночество, безнадёжность. День за днём…
Я уже не понимал, говорю ли отрепетированные с Лешей фразы нашей легенды, или то, что по — настоящему происходило. Кажется, это было так давно. Словно и не со мной. Нет того шрама, что оставила стрела Руина. Нет рабской татуировки восточных кочевников. Нет отметин, оставленных палачами тёмного мастера.
Где все доказательства того, что это, правда, было? Возможно, мой больной рассудок, запертый в этом теле, просто увидел интересный сон прежде, чем очнулся? Причудливый страшный сон, в котором ушла вся моя боль, все надежды, всё. Бездна, это глупо. Неужели мне легче забыть, чем научиться жить с этим?
Как же я слаб…
— Прости, что мы не слышали, — мама крепко сжала мою ладонь. Из блёклых серых глаз снова катились слёзы, — но он, — тут она кивнула на икону, — он услышал. Это чудо. Случилось самое настоящее чудо!
Брат покачал головой, словно пытаясь сказать: "Говори мне, что хочешь: что он глух к нашим мольбам, но не смей повторять такое при маме. Если ей необходимо чудо, пусть оно случится". Я кивнул Леше, что всё понимаю.
Бездна осторожно прикоснулась своими холодными щупальцами к родителям, начиная воздействие. И тут же отдернула их, словно сомневалась в том, что что‑то нужно корректировать. Или же просто хотела досмотреть этот спектакль.
— И что ты теперь думаешь делать? — папа покрутил в руках чайную ложку, а потом постучал ей по краям чашки, — точнее, что мы теперь будем делать?
— Для начала покажем Серёженьку врачам. Пусть его хорошо осмотрят, скажут, как такое возможно, — мама отставила свою чашку и серьёзно оглядела меня, — ты только не подумай ничего такого. Должно быть объяснение твоему выздоровлению. Или же это действительно чудо. Потом, после врачей, мы отвезём тебя к отцу Павлу. Ты его помнишь?
— Да, — Леша мне уже успел рассказать про этого щуплого маленького человечка с бесконечно доброй улыбкой. Хотя я его и по прошлой жизни помню. Мама изредка водила нас в ближайшую церквушку, — хорошо, мам. Конечно.
Почему же Бездна медлит?
— Если совсем честно, я бы хотел пойти учиться. Не знаю, с чего придётся начать, но уровень у меня такой же, как и у Леши. Всё‑таки не зря все уроки он делал вслух.
