Фарамонд ударил наотмашь, но Дордаор, крутанувшись, ушел в сторону и с невозможной прытью бросился на Ива. Великан закричал гневно, занес для удара палаш, обе руки ухватились за рукоять. Невероятно сильным удалом Ив намеревался разрубить наглого альфарца пополам.
Дордаор ударил первым, отразить такой молниеносный удар Ив не смог бы даже будучи здоровым, а израненный и уставший — тем более. Сталь пробила его сердце и великан захрипел, выронил палаш, глухо звякнула сталь о каменный пол туннеля. Но баронет не сдался, из последних сил ухватил ладонью предплечье альфарца, сдавил что есть мочи. Под могучими пальцами Ива кости треснули как сухое полено. Дорадор дико взвыл, отскочил к стене, прижимая к груди изуродованную руку.
— Это тебе на память, крыса! — захлебываясь кровью, прорычал Ив и мешком повалился наземь.
— Тебя обманули, мастер клинка, — печально произнес Фарамонд, — я тяжело ранен и не в форме. Моя смерть не сделает тебе чести. С тем же успехом ты мог бы сразиться со стариком.
Дордаор не ответил, быстро поднял оброненный меч с земли, неотрывно следил за каждым движением Фарамонда. В глазах горела холодная ненависть.
— Хочешь убить меня? Ну же, давай! — барон выбросил меч на землю и развел руки в стороны, — Заколи меня, как заколол моего верного друга. Тебе хорошо удается добивать раненых воинов, мастер!
— Ты признаешь поражение, Фарамонд? — процедил сквозь зубы Дордаор, занося клинок для удара.
— Да, признаю. Победа за тобой, мастер. Ни один из нас не может тягаться с тобой.
Слова задели честолюбие Дордаора, в глубине души он жаждал именно этого — признания, признания, что он лучший, звучащего из уст такого сильного врага. Дордаор ликовал.
— Хорошо, я позволю тебе выздороветь, и тогда мы сразимся на равных. Ты сам выберешь время и место. Дордаор не станет драться с полудохлым доходягой, — гордо сказал альфарец.
— Тогда между нами нет вражды, мастер.
— Нет, но это не все.
— Не все?
— Нет — покачал головой Дордаор, — Вещь. Я пришел сюда за твоей пластиной.
Барон заметил, что воинственный альфарец смотрит на поле боя без охоты, брови сдвинуты, глаза уставились в одну точку. Мысленно Дордаор уже находился в ином месте, во дворце, где ему воздают почести за славные победы, ликующая толпа осыпает золотом, прекраснейшие из женщин выкрикивают его имя. Сейчас альфарца можно брать на живца, проглотит крючок и не заметит.
— Хорошо, — кивнул Фарамонд, — я отдам ее тебе, но скажи, зачем такому могучему воину как ты какие-то колдовские штучки.
— Мне твоя вещь ни к чему, — Дордаор небрежно сплюнул наземь, — это часть уговора.
— Пластина нужна герцогу, но неужели такой гордый и независимый воин как ты будет прислуживать немощному старику? — продолжал давить на гордыню альфарца Фарамонд, зная, что самолюбие Дордаора его самое уязвимое место. Альфарец непобедим в бою, но совершенно не сведущ в том, что касается умения вести переговоры.
— Кем был тот могучий тур, что ранил меня? — проигнорировал вопрос альфарец. Но Фарамонд заметил, как сузились красные миндалевидные глаза, в них полыхнули холодные огоньки гнева.
— Ив, Ив де Монтескье, могучий воин. Ударом кулака он убивал буйвола, а мечом мог разрубить пополам бревно. Мало кто может похвастать, что пережил схватку с ним.
— С таким воином я хотел бы встретиться один на один, под луной, а не здесь в этой сырой яме. Такому воину как он нужно много места.
— Да, — кивнул Фарамонд, подав знак рукой Блану, — но все же, Дордаор, неужели ты подался в наемники? Быть может тогда я смогу предложить тебе то, что нужно, а не ту ложь, которой опутал тебя старый лис Бриан?
— Уговор есть уговор, он действителен, пока жив я и герцог, — резко ответил Дордаор, — отдавай пластину Фарамонд.
— Ты думаешь, Бриан так же честен как ты, славный Дордаор? — вкрадчивым тоном спросил барон, — он не знает о чести, он не воин, а колдун. Колдунам нельзя верить.
Дордаор засомневался, он и так не имел оснований доверять Бриану де Рецу. Герцог действительно мало знал о чести и прежде всего, стремился выжить, а значит, для него нет грязной игры, и цель оправдывает средства. Герцог мог предать Дордаора и убить, после того как получит желанное, чтобы не делить власть ни с кем. А рубин давал большую силу. «Но доверять Фарамонду нельзя, он тоже колдун. Я должен убить его. Но нет, я никогда не поступал так, и не поступлю, я дал слово. К тому же он не убил меня, когда имел такой шанс, а значит, ему нет нужды убивать меня и сейчас».
— Я верю тебе, Фарамонд. Ты воин и человек слова, — буркнул Дордаор и спрятал меч в ножны, — что ты предложишь мне?
Барон не прогадал, альфарец заглотил наживку и теперь следовало осторожно подтягивать его к берегу. Такая крупная рыбина в любой момент может сорваться, а если заметит крючок в губе, то может и горе рыбака на дно утянуть. Шутить с Дордаором нельзя. У альфарцев чувства юмора нет, они обидчивы и мстительны.
— Твое доверие делает мне честь, — ответил Фарамонд, — я предложу тебе вариант, который не запятнает твою честь, а также даст то, к чему ты стремишься. Ты получишь камень, а я смерть Бриана.
— Да, но я не поднимаю руки на того, с кем заключил уговор, до той поры пока уговор не выполнен, — сурово ответил Дордаор, нахмурив брови.
— Верно. Но если тот, кто заключил уговор — предал тебя. Тогда ты можешь убить его?
— Да, — Дордаор поджал тонкие губы, лоб покрылся складками, — но я этого не знаю. Не знаю, предал ли герцог.
— Тогда ты получишь доказательства, мастер. Не будь я Фарамондом, если ты их не получишь.
Иноземье. Хорасанский каганат. Остров Варрант.
Летнее небо пропиталось темнотой, звезды блестели тускло, как чешуя сонной змеи, луна уныло спряталась за грядами угольно-черных облаков. Усталые путники уже второй час карабкались по горам, в надежде добраться до просторного плато, где смогут передохнуть и обсудить дальнейшие планы. Лицо хлестал нещадный холодный ветер, от которого по коже гурьбой бежали мурашки. Шквальный ветер завывал, метался из стороны в сторону, разъяренный и непонимающий, зачем мелкие человечки лезут по отвесной скале.
Когда луне удавалось выглянуть из-за черного покрова туч, скалы блестели в серебристом лунном свете, напоминая льдины. Свет отражался в блестящих сколах слюды, камень ломали в этих же горах, и чудилось, что на свежих сколах сверкают загадочные огоньки. Анри на секунду замер, залюбовался красотой гор, никогда прежде он, не видел такой красоты: угрюмой, но таинственной и влекущей.