Затем степенной поступью прошествовали четверо мужчин с гробом, столь маленьким, что лежать в нем впору только ребенку, и каждый держал его лишь одной рукой. Временами их глава откидывал крышку, чтобы показать пустоту внутри, и тогда толпа испускала стоны и топала ногами.
За гробиком — клетка с пантерой: зверь рычит и громадной лапой бьет по бамбуковым прутьям. Встретив потускневший, но непокорный взгляд гигантской кошки, Дарден залпом проглотил «Красную орхидею» и невольно вспомнил джунгли. Влажный зной; вьются в зловонной зелени лишайники; краснеют цветы; густой запах чернозема на лопате; бледно-серое пятно на женской руке; внезапный приход в селение дикарей, которое вскоре станет обителью призраков, когда его жители разбегутся или будут сражены болезнью; темные глаза, вопросительные взгляды тех, кого он потревожил, принеся с собой слово Божие; как лес может быть слишком зеленым; как можно опьянеть от звуков; как можно подхватить в лесу лихорадку, тонуть в черной воде, мучимый проклятием отсутствия обращенных.
Дарден снова поежился от холодка «Орхидеи», и ему показалось, что настил под ним покачивается в такт музыке «Воронов». Неужели он еще не полностью оправился от лихорадки? А может, просто лишился рассудка или «орхидеи» ударили ему в голову? Или причина в его последней болезни — опьянении любовью? Помимо этой любви у него остались лишь жалкие крохи, и с этой мыслью в нем завибрировала неприятная трель страха. Нет работы, и кончаются деньги, а единственное, что кажется ему в бытии постоянным, непреложным и несомненным, — это сила его любви к женщине в окне.
Он улыбнулся паре за соседним столом, хотя у него скорее всего получилась пьяно-плотоядная ухмылка, совсем как у отца. Прошлые его любови были прискорбны — сейчас в этом можно признаться. Слишком платонические, слишком странные и всегда слишком короткие. Джунгли долгих романов не терпят. Напротив, джунгли их пожирают, растирают меж челюстями и выплевывают. В точности как их любовь с Нипентой. Нипента. Не могут ли женщину в окне тоже звать Нипента? Обидится ли она, если он станет называть ее так? Теперь настил под ним действительно качнулся и накренился, как корабль в море, и Дарден вцепился в стол, а после, когда все успокоилось, отодвинул «Красную орхидею».
Опустив взгляд на процессию, Дарден увидел Кэдимона Сигнала и невольно рассмеялся. Кэдимон. Старый добрый Кэдимон. Неужели этому параду суждено превратиться в восхитительно безобразную татуировку Дворака? В путешествие из прошлого в настоящее? Потому что это действительно был Кэдимон, махавший толпе с занавешенной золотым и белым атласом платформы, а рядом с ним стоял Живой святой, дипломатично облаченный по такому случаю в белые одежды мессии.
— Ха! — воскликнул Дарден. — Ха!
Завершал парад человек, ведший на поводке крупного речного рака, и это зрелище рассмешило Дардена до слез. Огоньки вдоль бульвара стали гаснуть, сперва по одному, а после, когда толпа набросилась на них и принялась срывать гирлянды, во тьму погружались целые участки улицы разом. Следом были заброшены вертела, мясо на них почернело и обуглилось, но костры ревели и пылали тем ярче, словно стремясь отомстить за смерть младших собратьев. Теперь уже не разобрать, где артисты, а где толпа, так они были стиснуты, так смешались в веселье под зеленым светом луны.
На веранде младшие официанты поспешно убирали со столов, им помогали бармены, и Дарден услышал, как один пробормотал другому:
— В этом году жди беды. Большой беды. Нутром чую.
Официант принес Дардену счет и нетерпеливо притопывал, пока этот последний посетитель рылся по карманам в поисках необходимых монет, а когда они были наконец предъявлены, выхватил их у него из руки и улетел, взметнув полами куртки и блеснув лаком на ботинках.
Дарден, опустошенный, усталый и печальный, поднял взгляд на черное, подсвеченное зеленью небо. Его возлюбленная не пришла и уже не придет, быть может, не собиралась приходить, ведь у него есть только слово Дворака. Он не знал, что ему чувствовать теперь, потому что ему и в голову не приходило, что он может ее не встретить. Он огляделся по сторонам: перевернутые стулья, внезапное затишье. И что ему делать теперь? Подыскать какую-нибудь презренную работу, кое-как перебиться, пока не сумеет послать весточку в Морроу отцу — который может сжалиться, а может и не сжалиться над ним. Но как же спасание души? Как же искупление?
Черной дырой взлетела в небо ракета фейерверка и взорвалась зонтиком искр, от чего толпа завопила еще громче, чтобы перекрыть шум. Кто-то толкнул его сзади. По его левому плечу что-то потекло, затем последовало проклятие, и он обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как с наполовину пролитым стаканом убегает один из официантов.
Спустился дым фейерверков, смешиваясь со все сгущающимся, наползающим с Моли туманом. Туман распространялся быстрее, чем даже мог вообразить себе Дарден, — испачканная дымом ночь становилась непроглядной и темной. И кто мог, нарушив уныние Дардена, выйти из этой дымки, как не Дворак, одетый сейчас во все зеленое, чтобы гнилой свет луны облек его невидимостью? Точно мартышка, склонив с любопытством голову набок, он бочком подобрался к Дардену, не спуская с его лица оценивающего взгляда. Что, подумалось Дардену, он стал вдруг ядовитым, как змея, или съедобным, как насекомое? Или, быть может, превратился в просто не стоящий внимания сучок? Именно так, оценивающе, разглядывал его сейчас Дворак. В Дардене затеплилась искра гнева, ведь в конце концов обо всем договаривался Дворак, а женщина не пришла.
— Ты, — поднял голос Дарден над общим ревом. — Ты. Что ты здесь делаешь? Ты опоздал… Я хочу сказать, она опоздала. Она не придет. Где она? — И почти крикнул: — Ты мне солгал, Дворак?
А карлик подошел совсем близко и, схватив мускулистыми руками Дардена под мышки, почти поднял его на ноги так внезапно, что Дарден упал бы, если бы не схватился за стол. И тут же обернулся, намереваясь одернуть карлика, но потерял дар речи, заглянув в его глаза — в темные глаза, настолько непроницаемые, настолько непостижимые, что само лицо превращали в глиняную маску. А потому только слабо промямлил:
— Ты обещал, что она будет здесь!
— Заткнись, — сказал Дворак, и жесткая, холодная угроза застала врасплох Дардена, колебавшегося между послушанием и гневом. Повисшую тишину Дворак заполнил словами: — Она здесь. Рядом. Сейчас ночь Праздника. Опасность повсюду. Быть может, приди она раньше… Но сейчас… Сейчас ты должен встретиться с ней в другом, безопасном месте.
Он положил на локоть Дардену липкую руку, но Дарден ее стряхнул.
