В общем, худо-бедно, к стенке они подошли, и встали, перебросив на здоровенные чугунные, кажется, тумбы крепежные канаты. И вот тогда капитан Музда показал себя, потому что стал торопиться с выгрузкой, не дожидаясь ни нормальных таможенников, ни разгрузочной бригады, хотя князь где-то слышал, что погрузкой-выгрузкой должны заниматься только какие-нибудь местные обитатели.
При этом он орал, что слишком долго ждал лоцмана и, следовательно, должен торопиться изо всех сил. Князь вспомнил, что капитан Музда и в Ругове так же метал грома и молнии, и что он даже хотел тут пополнить команду, может быть, прихватить еще какой-либо груз… Но решил, что такова была странность этого человека – насколько он бывал нетерпелив и шумлив, настолько же он оказывался умелым в море. Было в этом что-то глубоко личное, что-то характерное для капитана Музды, но… В общем, решил князь, это не его дело, тем более, что вряд ли они когда-нибудь еще могли встретиться.
Так-то вот в темноту, лишь изредка освещаемую непривычной формы фонарями, капитан и выгрузил своих пассажиров, их лошадей, и разумеется, немногую поклажу. И как почти сразу стало ясно, лучше бы князю было не философствовать, а уговорить капитана, чтобы они переночевали на борту «Политурса». Потому что ложились тут рано, и искать нормальный ночлег было уже поздно, как предупредили какие-то люди из таможни, которые все-таки появились невесть откуда. И которые занялись своими прямыми обязанностями, то есть, отправились на «Политурс», чтобы проверить бумаги, и содрать, конечно, положенную плату за стоянку и все прочее, чем зарабатывал портовый люд.
А в тавернах, окружавших порт, останавливаться не хотелось. Дерпен, который немного оправился, пока они находились в относительно спокойной воде, и маг, который присоединился к нему добровольным переводчиком, походили вокруг, посмотрели, и решили, что дело это не только неблагодарное, но, возможно, опасное. Уж очень неспокойно тут было, как и во всех больших портах, впрочем.
Дилемма эта несколько угнетала князя, потому что он совершенно не представлял себе, что же им теперь делать. Но положение спас Густибус, который потолкался вокруг лошадей, о чем-то поговорил со Стырем, а потом подошел к князю, который в некоторой даже грусти сидел на причальной тумбе.
– Не знаю наверное, князь, как и где лучше остановиться, никогда тут прежде не бывал… Но помнится, кто-то говорил мне, что есть в Хонувере один порядочный и пользующийся хорошей репутацией каретный мастер. Может, у него спросить? Ведь если мы заявим, что нам нужна карета, а может, и дормез, он непременно приютит нас, как своих клиентов.
Делать было нечего, лошадкам нужно было хотя бы немного постоять в нормальных стойлах, чтобы очухаться от морского буйства. Да и Диодора это устраивало, поэтому отправили все того же мага с Дерпеном искать этого мастера… И вдруг все весьма быстро устроилось.
И даже с удобствами, потому что чего-чего, а уж комнат в немалой мастерской какого-то суетливого старичка, к которому они попали, оказалось немало. Старичка, впрочем, постоянно сопровождала странного вида и богатырского сложения женщина в темно-коричневом, заплатанном платье. Она-то, выслушав приказы этого самого старичка, который даже ночной колпак не снимал, разговаривая с нежданными гостями, выдала пахнувшие лавандой простыни, одеяла, подушки и указала куда кому ложиться повелительными жестами, не произнося при этом ни слова. Князю достался широкий и жестковатый диван, Дерпену жуткая конструкция из скрипучих досок и раздавленного матрасика, похожая на развалившуюся оттоманку, а мага с батюшкой устроили, из уважения к их сану и учености, в странного вида шкафах, где и ноги-то было трудно вытянуть, но где, по местной традиции, полагалось спать. Стырь устроился, конечно, на конюшне, и по собственному свойству, и из расчета ночевать в незнакомом месте поближе к коням.
Но только-только они расположились, только глаза сомкнули, как вдруг со всех сторон едва ли не разом ударили колокола. Город, как выяснилось, уже просыпался, хотя еще темно было. Но князь поворочался и решил, что следует подниматься, потому что в чужой монастырь со своим уставом не ходят… Или не плавают – как у них получилось.
Так вот невыспавшись, ощущая боль и ломоту от ночлега и прочих неудобств последних дней, пришлось отправляться на кухню, где им предложили, опять же жестами, пожевать каких-то булочек с тмином и выпить кофе, хотя каждый и пожалел вслух, что невозможно заказать рыбки с грибами и яйцами, или даже котлет каких-либо жареных, или пусть бы пирогов с капустой, а еще лучше, с зайчатиной… Но делать нечего, поели и выпили, что нашлось, а затем принялись за дело.
Стырь пошел с батюшкой выбирать карету или дормез, как предложил ненароком маг. А Диодор, Дерпен и Густибус отправились отмечаться в городскую магистратуру, и заодно розыскать кого-нибудь, кто справлял тут обязанности имперского консула. Все же следовало узнать, не пришли ли вести из Империи, которые обогнали их, пока они болтались в море, по эстафете. А потом еще следовало зайти в банк, и окончательно разобраться с деньгами, так и недополученными в Ругове, о которых у князя и беспокойство как-то само собой проходить стало… В общем, работы было по горло, и делать ее, кроме них самих, было некому.
Дороги здешние оказались почти без снега, лишь в низинках грязь смешивалась с наледью, но и той было не много, весной в Империи бывало и побольше, там и тяжеловозам не всегда удавалось пройти. К тому же, князь присмотрелся и заметил, что западники очень за дорогами ухаживают, если у них и случался где-нибудь снег, то как правило его аккуратно сваливали в сторону, образуя нечто… что для смеха, кажется, Дерпен назвал сугробами.
Дормез оказался не прост, маг, зная повадки местных, и климат, и даже, вероятно, дороги, по которым им теперь приходилось ехать, выбрал очень необычный, на взгляд имперцев, экипаж. У него были колеса, отличные, легкие, с резными спицами, но сверху на крыше экипажа оказались еще и четыре полоза, то есть, при желании, из него можно было сделать почти обычные для Руквы сани, хотя тут, на западе эту возможность оставили про запас. Раздумывая над этой конструкцией, князь заметил, что задние полозья крепились очень плотно, намертво, зато передние оставались поворотными, чтобы лошадям было не туго на разворотах, как в Империи не делали. К тому же, и рессорная подвеска здорово облегчала ход, особенно в вагончике, который был изнутри обшит еще и дешевой, грубой, но все же кожей поверх какой-то мягкой набивки.
Вот только печка, установленная в дормезе, была слабовата, по мнению батюшки. Он вообще относился к экипажу с некоторой долей ревности, словно то обстоятельство, что он со Стырем его выбрал, сделало его ответственным за удобства пассажиров. И частично, за их презентабельность на этих дорогах.
