В Бельверусе я слышал, как один человек кричал на улице всем, кто хотел его услышать, что богов по своему образу и подобию создали сами люди, а не наоборот. Одни слушали с интересом. Другие улыбались и шли дальше по своим делам. А третьи приходили в ярость и старались, чтобы оратор замолчал да еще и потерял при этом несколько зубов, — это были жрецы, служители богов. Никто не знает, ревнивы ли боги, но жрецам в этом не откажешь, и потому они готовы заткнуть рот любому, кто прославляет иные божества, даже не останавливаясь перед тем, чтобы убить вольнодумца, его жену и его детей.
Никакой бог не создавал меня по своему образу и подобию. А если и был такой, я о нем никогда не слышал. Сам я тоже не создавал божеств по своему образу и подобию, ибо никто, подобно мне, не становился из младенца зверем, из зверя человеко зверем, а затем из человека — опять зверем…
Нет. В мире не было ни богов, ни людей, подобных мне.
Теперь вам понятно, что творилось в моих мыслях все это время? Я пытался разрешить неразрешимое весь месяц, который провел среди Ми Го — ибо так они называли сами себя, хотя люди высокомерно называли их Йети, а поскольку люди пережили их, осталось только это имя.
Хотя кто знает, в самом ли деле мысли мои были тогда заняты подобными проблемами? Возможно, я столь разумно рассуждаю лишь теперь, будучи Джеймсом Эллисоном, в двадцатом веке, в своей нынешней жизни. Ибо я жил множество раз до того и буду жить впредь, снова и снова, и, возможно, однажды я вспомню Джеймса Эллисона, так же как сейчас вспоминаю несчастное одинокое существо, не человека и не зверя, который был мною, Гором, и его страдания в тот год, когда он стал взрослым.
Да, я действительно стал взрослым. До этого я был лишь зверем, радующимся жизни. Я жил сегодняшним днем ради того, чтобы набить брюхо, я был одержим одной мыслью, мыслью о мести. И мщение мое свершилось. Я сам сделал себя сиротой среди людей, у которого не было ни единой родной души. А теперь рысь сделала меня сиротой среди зверей.
Ища близости и удовлетворения, я, словно дикарь, изнасиловал Шанару. А потом решил и объявил: она будет моей! Моей! Я уже говорил о высокомерии человечества? Моя принадлежность к нему обеспечена. У меня есть супруга!
А почему бы мне не завести и жену волчицу — мне, которого люди звали Сильным, волки Безволосым (хотя это не совсем так), а Ми Го — короткошерстным, Гл'да? (Они имели в виду волосы на моем теле, которые люди уподобляли звериной шерсти…) Почему бы тебе, Гор, не найти себе симпатичную, чувственную волчицу — стройную, гладкую и ищущую близости? Помнишь ту, что пришла к тебе в тот день, когда снег сверкал на солнце, а небо было голубым, словно глаза Шанары? Молоденькую волчицу, отдавшуюся тому, кто, хоть и не походил на волка и пах не как волк, был тем не менее сильным зверем, от которого можно было ожидать защиты и хорошего потомства?
А почему бы и не… «женщину» Ми Го?
Я попробовал с Клу'до из племени Ми Го, но не мог думать ни о ком, кроме Шанары. Я закрыл глаза, но даже сквозь закрытые веки я видел Шанару. Кроме животных чувств, я не испытывал к этой самке ничего.
Было ли это доказательством того, что я не животное? Что я не принадлежу ни к волкам, которые были так добры ко мне и так понятливы, ни к Ми Го, мех которых напоминал мягкий шелк?
Впрочем, Ми Го знали, что такое чувства, и, как правило, каждый их самец оставался верен одной самке, той, что была у него первой. Вовсе не воспоминания о Шанаре отделяли меня от них, когда я лежал рядом с Клу'до.
Как волк, я принадлежал к племени Ми Го, которые были лишь более высокоразвитыми волками, они стояли выше четвероногих зверей, волчье благородство которых я всегда уважал. Но как Ми Го, я…
Да. Я принадлежал к племени людей. И Итиллин не лгала.
Я не мог убедить обезьянолюдей присоединиться ко мне, последовать за мной, сражаться подобно людям с пиктами, захватившими Зингару, Аргос, Офир, большую часть Аквилонии и вгрызавшимися в западные рубежи Немедии.
— Пикты наши враги — нет, — сказал мне Гл'ерф, вождь Ми Го. — Не ме ди… Как ты сказал?
— Немедийцы.
— Немедийцы наши враги — нет. Они идти это место, они Ми Го враги. Ми Го идти то место, мы их враги. Много убивать. Мы оставаться это место, они оставаться то место, враги — нет. Убивать — нет. Это место — наша земля. То место — их земля. Сражаться за пищу — нет.
— Пикты пытаются украсть землю у немедийцев, — сказал я.
Гл'ерф посмотрел на меня, наморщил нос, почесал под левым коленом правой ногой, взъерошил густую седую гриву, посмотрел на меня и пожал плечами.
— Другие прийти место волка брата, земля волка брата, Ми Го помогать. Другие прийти наша земля, волки братья помогать. Пикты наш брат — нет. Пикты наш род — нет. Неме дийцы наш брат или род — нет.
— Тогда я должен идти к ним, ибо я из их рода.
— Ты Ми Го, Гл'да. Твои волосы только немного темнее и не так густы. Ты пришел к Ми Го, мы братья тебе. Клу'до любит тебя — может родить тебе дитя.
В последнем я сомневался. Покачав головой, я вздохнул и покинул гостеприимных Ми Го.
Спустившись с гор, я прошел пограничные владения короля Джарпура без каких либо происшествий, если не считать одной небольшой стычки, в результате которой я достиг границ Немедии в одежде и с оружием: в синей шерстяной накидке, со щитом с зубцами по краям и слишком маленькой для моей крупной ладони ручкой, а также с неплохой секирой в форме серпа. Меня остановил патруль из шести немедийских солдат, и в их сопровождении я двинулся дальше. Секиру мне позволили оставить. Похоже, им казалось, что они меня «задержали» и что я под арестом. Я не стал никого разубеждать и воспринимал немедийских воинов, как свой эскорт.
На расстоянии лиги от возвышавшихся впереди стен Бельверуса мы встретили группу вооруженных и богато одетых немедийских всадников. Среди них был Хьялмар. Я не стал ничего говорить о его наряде, но сам услышал множество удивленных возгласов по поводу того, что я жив. Я узнал, что старый монарх скончался — не с помощью ли стигийца? — и что в Бельверусе теперь правит Ушилон.
Вскоре Хьялмар и я оказались в просторном черно красном павильоне, принадлежавшем Гараку, который был командующим не медийским войском, а заодно и моим тестем. Гарак встретил меня словами: «Гор… ты жив?», и я понял, что отец Шанары почти ничего не знал о событиях той предательской ночи месяц назад. Когда он сообщил, что ему рассказали, будто мы с его старшим сыном не на шутку поссорились из за Шанары и что Ташако убил меня, я ошеломленно уставился на него.
— И ты в это поверил?
— Нет. — Пожал плечами Гарак. — Но ты исчез, и я отправил свою дочь ради ее же безопасности на северо восток. Мне не за что любить тебя, ванир. Я решил, что вы с Ташако и в самом деле повздорили и что тебя убили. Меня не волновало, как именно это произошло. Новый советник короля мне не по душе, хотя обычно я не обращаю внимания на этих странных зловещих стигийцев. Однако он умный человек, к тому же маг и, когда он подтвердил слова короля и Ташако, я не стал спорить. — Гарак пристально посмотрел мне в глаза. — Для меня это не имело большого значения, Гор из Ванахейма.
