Адъюнкт увидела, как Носитель Монеты побежал по улице, словно даже не заметил Семя Луны над городом. В следующий миг Лорн последовала за мальчишкой. Завладев Монетой, Императрица доставит Опоннов на колени.
И словно полузабытый монотонный голос, в глубине памяти зазвучали вопросы, полные отчаяния и смятения. А как же твои сомнения? Что стало с той женщиной, которая когда-то спорила с Тайшренном в Крепи? Неужели всё так изменилось? Неужели столько всего разрушилось?
Адъюнкт покачала головой, отгоняя эти жалостливые причитания. Она — десница Императрицы. Женщина по имени Лорн — мертва, умерла много лет назад, мёртвой и останется. А теперь адъюнкт шагает в тенях города, объятого страхом. Адъюнкт — оружие. Клинок, который либо разрубит преграду, либо сломается. Последнее она бы когда-то назвала «смертью». Теперь такой исход воспринимался только как военная неудача, погрешность в ковке клинка.
Лорн остановилась, прижалась к стене, когда Носитель Монеты вдруг замер и впервые заметил висящее над городом Семя Луны. Адъюнкт подумала, не напасть ли сейчас, ведь он растерян, может быть, даже напуган. Но мальчик уже побежал дальше.
Адъюнкт присела на корточки. Пришло время для гамбита Тайшренна. Хотелось верить, что яггутский Тиран сумел хорошо потрепать Владыку Луны. Она вытащила из-под рубахи небольшую склянку и подняла повыше, мутное стекло блеснуло в свете газового фонаря. Содержимое завихрилось, словно дым, когда Лорн потрясла бутылочку.
Он поднялась и швырнула склянку через улицу. Бутылочка ударилась о каменную стену и разбилась. Мерцающий красный дым вырвался на свободу, клубами поднялся вверх, медленно принимая форму. Адъюнкт сказала:
— Ты знаешь своё задание, Владыка Галайна. Если справишься, обретёшь свободу.
Адъюнкт обнажила меч и на миг закрыла глаза, чтобы установить местоположение Носителя Монеты. Мальчик бежал быстро, но она — быстрее. Адъюнкт снова улыбнулась. Скоро Монета будет у неё.
Когда адъюнкт бросилась бежать, её движения стали размытыми, слишком быстрыми даже для ока Владыки Галайна, выпущенного в материальный мир.
В своём кабинете Барук баюкал голову в руках. Смерть Маммота словно пронзила его сердце ножом, и боль никак не унималась. Алхимик отпустил Роальда и сидел теперь в одиночестве.
Рейк подозревал. Не захотел об этом говорить, счёл слишком щекотливым вопросом. Алхимик вынужден был признать, что тисте анди оказался прав. Да и поверил ли бы Рейку Барук? Несомненно, сила, которой был одержим Маммот, скрывалась от глаз и чар. Рейк предвидел ярость Барука от такого предположения и — мудро и милосердно — решил промолчать.
А теперь Маммот погиб — пусть и вместе с яггутским Тираном. Рейк ли убил старого друга Барука? Если так, то он не воспользовался своим мечом — вот ещё одна милость, дарованная Маммоту и Баруку: алхимик испытал даже что-то вроде облегчения, услышав предсмертный крик Маммота.
Тихое покашливание у двери привлекло внимание Барука. Он быстро поднялся и обернулся. Приподнял брови.
— Ведьма Дэрудан!
Лицо чародейки было бледным, улыбка — слабой.
— Я подумала о тебе, когда Маммот покинул нас. Потому я здесь. Увы, — проговорила она, подходя к креслу у камина и ставя на пол рядом с ним кальян, — мой слуга отпросился на остаток вечера. — Ведьма сняла чашечку и вытряхнула пепел в холодный очаг. — Ох уж эти бытовые заботы, — со вздохом добавила она.
Поначалу Барука возмутило её вторжение. Он собирался скорбеть в одиночестве. Но глядя на ведьму, на её экономные, грациозные движения, алхимик передумал. Её Путём был Тэннес, древнее чародейство, подчинённое циклу времён года; и среди божеств, к которым ведьма могла взывать, был Теннерок, Вепрь о Пяти Клыках. Величайшей силой Дэрудан — той, которой она делилась, во всяком случае, — был Клык по имени Любовь. Алхимик тут же пристыдил себя. Как же медленно до него дошло, что ведьма принесла ему дар.
Дэрудан поставила чашечку на место и набила её сушёными листьями. Обхватила чашечку пальцами, и содержимое вдруг вспыхнуло от нежданного жара. В следующий миг ведьма тяжело опустилась в кресло. Сунула в рот мундштук и глубоко затянулась.
Барук подошёл ко второму креслу.
— Рейк считает, что это ещё не всё, — проговорил он, усаживаясь.
Ведьма кивнула.
— Я видела уход Маммота, так? Билась с ним вместе с… одним весьма примечательным чародеем. Плоть, которая была Маммотом, уничтожена морантской взрывчаткой. Яггутский дух выжил, но его забрал… Азат. — Женщина оценивающе взглянула на Барука из-под тяжёлых век.
— Азат? Здесь, в Даруджистане?
— О да, подобное загадочное явление, известное пристрастием к магам, наложит на наши усилия печать… некоторой осторожности, да?
— Где он вырос?
— В саду усадьбы Симтал. Я уже говорила о морантской взрывчатке? Воистину на приёме у госпожи Симтал собрались неожиданные гости, так?
— Малазанцы?
— Дважды мне спас жизнь упомянутый чародей, который несёт в себе семь Путей…
— Семь?! — Барук вздрогнул. — Худов дух, да как это вообще возможно?
— Если они задумали дурное дело, придётся Сыну Тьмы принять вызов.
Оба замерли, почувствовали, как где-то рядом к жизни поднялась сила. Алхимик вскочил и сжал кулаки.
— Демон на воле, — прошипел он.
— Я тоже чувствую, — проговорила побледневшая Дэрудан. — Демон великой силы.
— Владыка демонов. — Барук кивнул. — Вот чего ждал Рейк.
Глаза Дэрудан широко раскрылись от страха, и ведьма ещё раз затянулась, прежде чем спросить:
— Сумеет ли он одолеть такое создание? Рейк, конечно, Сын Тьмы, но почувствуй мощь этого демона, так?
— Не знаю, — тихо ответил Барук. — Если не сумеет, город обречён.
В этот миг пришёл новый удар, а за ним другой. Ведьма и алхимик уставились друг на друга. Только что жестокую смерть приняли ещё двое членов ложи.
— Паральд, — с ужасом прошептала Дэрудан.
— И Толис, — добавил Барук. — Началось, и будь проклят Рейк за свою правоту.
Ведьма непонимающе посмотрела на него. Барук поморщился.
— Воркан.
Стоя на покрытой пятнами, изъязвлённой бронзовой черепице старой колокольни, Аномандр Рейк рёзко повернул голову. Его глаза почернели. Ветер с глубоким, потерянным воем трепал белую гриву и серый плащ тисте анди. Рейк быстро взглянул на парящее к Западу Семя Луны. Владыка чувствовал его боль, словно раны, полученные Луной у Крепи, эхом отдавались в теле. Тонкие черты тисте анди исказила вспышка сожаления. Мощный порыв ветра принёс тяжёлое хлопанье крыльев. Рейк улыбнулся.
