Когда дело пахнет кровью, когда жизнь висит на волоске, когда смерть парит над тобой, едва не касаясь своей черной мантией, тогда и вырываются на свет глубинные желания. Глубинные и сокровенные. Сокровенные и изначальные. Тогда-то и выплескивается неведомая древняя сила, что живет в каждом из нас. Она дремлет до поры, ожидая лишь удобного момента. Правда, бывает, она дремлет всю жизнь, так и не сумев высвободиться. Но тот, кто дал ей волю, становится настоящим героем, пускай для кого-то и палачом. Ведь иначе — никак. Невозможно обрести победу, не принеся кому-то поражение. И сколько в мире случилось громких побед, столько же мир и познал горьких поражений. Это закон, и не мне его отменять. Но мне, как и каждому, дано стремиться к победе. И я стремился.
Сколько длилось это сражение, а точнее бойня, я не помню. Время было на стороне кнехтов — оно ничего не могло поделать. Оно лишь замерло, и в страхе смотрело со стороны, наблюдая как один… не человек, разметывал многотысячное войско. Ибо был этот… не человек, вне времени. И законы времени потеряли власть над ним. А войско давило щитами и панцирями, било мечами и алебардами, чеканами и кинжалами, топорами и шестоперами, но совладать не могло. Десятники и сотники выкрикивали разномастные команды, отряды и шеренги перестраивались, меняли порядок, пытались окружить и сбить с ног. Командиры испробовали все свои методы пехотного боя, но ничего не помогало. Особо одаренные пробовали придумывать новые, но вскоре и их запас творческих сил иссяк. В конце концов, войско превратилось в механизм, лишенный управления. Он крутился лопастями мечей и алебард, он скрежетал оковками щитов и нагрудников, он щелкал и трещал арбалетами. Но медленно и верно редел и рассыпался. Я упивался жизненной влагой, жизненной силой. Я упивался жизнью. Как своей, так и чужой. Хохотал и шел дальше.
Никто ничего не понимал — меня видели далеко не все. Задние ряды так и вовсе не могли взять в толк, куда подевалась их славная конница. И с кем они вообще сражаются. Ведь войско неприятеля так и не показалось. До них никак не могло дойти, что один человек способен на такое. Если б они знали, что не только люди могут жить среди людей. Но они не знали. Даже не догадывались. А когда догадывались, становилось слишком поздно — рядом возникал стремительный ураган. Глаза раскрывались сначала в изумлении, а потом в ужасе. Кто-то бросал оружие и наивно закрывался руками. Кто-то пытался бежать. Но находились и такие, кто с последним яростным хрипом кидался на меня. Я же убивал всех. Но смельчаки были самые желанные. Именно их сердца рождали сильные, искренние, пускай и безумные желания. Мне же иного не надо. Мне нужна сила. Мне нужна искренность. Я щедро брал и то и другое. А безумия мне не занимать.
Вскоре я стал неузнаваем. Я выглядел, словно окунутый в чан с кровью. Вернее, так и есть. Весь липкий, скользкий и темно-багровый. Лишь расширившиеся глаза жадно блестели на этом фоне. Но в них тоже отражалась кровь, обильно выплескиваясь через края. Хотя, на самом деле, то были мои желания.
Сухо ломались древки алебард и копий, трещали кости, мечи вспахивали землю, но не меня. А я все бил и бил, все рвал и рвал. И с каждым новым сердцем становился все сильнее и сильнее. Щедро брызгала кровь, окропляя кирасы и шлема, щедро выплескивался страх из обезумевших глаз. Но солдаты продолжали свои тщетные попытки совладать с неведомым порождением неведомых сил. Они пытались бороться с суеверием, но оно цепко держало их в своей власти. Они даже не догадывались, насколько легко можно справиться со мной. Я, разумеется, подсказывать не спешил, но всячески намекал. Как? Да очень просто — своими действиями. Ведь сила моя налицо. Однако никто не мог догадаться и понять ее первоисточник.
Я шел дальше.
Наконец, мне все это попросту надоело. Я понял, что все они безумны, напористы, и отступать не собираются. Не все, но большинство. Меня это радовало. Настоящие воины — молодцы. Даже суеверный страх не мог заставить их разом развернуться и бежать прочь. Хотя, то стал бы самый разумный поступок. Если б они все бросились врассыпную, я просто не смог бы гоняться за каждым. Да и не стал бы. Лишь вздохнул бы облегченно, да побрел дальше. Но я оставался на месте, равно как и они. Их сознание покорилось чужой воле, той, что заставила броситься их в последний бой. Той, что заставила их выплатить кровавую плату. Я же щедро принимал эту плату, и был им непомерно благодарен.
Я стремительно ухватил ближайший щит, и разорвал его, словно пожухлый бумажный свиток. Мелькнули испуганные глаза щитника, но вдруг погасли. Струйка крови выплеснулась изо рта. Я уже держал его сердце. На миг все отпрянули, образовав широкий круг. Высоким частоколом застыли алебарды, норовя снова ринуться в бой. Многие, правда, мелко дрожали, но то не беда. Главное — не сдаются без боя. Страх, ненависть, ужас и зависть — все мелькало в обезумевших глазах воинов. Даже затаенное восхищение. Некоторые представляли себя на моем месте и откровенно завидовали. Иные задумывались о том, в какую бы силу превратилась пехота, если б я пополнил ее ряды. Да, интересные, порой, бывают желания у тех, кто стоит пред ликом смерти. Я искренне улыбнулся, но получилось зловеще. Все мигом отпрянули на шаг.
Я стоял в самом центре, слегка раскачивался и скалился. Тело облеплено плащом, с волос, клыков и одежд капает кровь. В сапогах хлюпает. В вытянутой руке дымилось и пульсировало сердце. Сердце простого пехотинца — смелое, гордое и… безвольное. Сердце, привыкшее выполнять чужие приказы. И чужие желания. Сердце, привыкшее умирать во имя господина. Сердце обычного солдата — как символ всего пешего войска. Я смотрел на него и отчетливо представлял, как сила всего войска сливается в это простое живое сердце. Все войско вошло в него и замерло, ожидая решения.
Но вдруг из моей груди вырвался страшный рев. Он прокатился над полем и унесся в бескрайние просторы, всколыхнув далекие темные ельники. Я упал на колено, и сердцем ударил в землю. Земля отозвалась дрожью и болью. Она вздрогнула в мучительном изломе, изогнулась в тяжелой судороге. Казалось, покачнулся весь мир. Удар породил сильный гром, за ним волну страшной ярости и злости. Она стремительно вырвалась из центра, коим стало мое желание, и понеслась во все стороны. Страшная сила, подобная чудовищной океанской волне.
Кнехтов сдуло, словно ураганом. Мечи пики и алебарды падали из слабеющих рук, люди валились под натиском силы, идущей из неведомого центра. Воздух прорезал пронзительный свист. Солдаты хватались за голову — из ушей, ртов и носов хлынула кровь. Они срывали шлема, силясь заткнуть уши. Они тряслись в агонии, стуча латными руками и ногами по земле. Они пытались хоть как-то совладать с новой напастью. Но все было тщетно. Ничто не могло уберечь от пронзительного проникающего свиста. И от яростных невидимых волн, плещущих из центра, где я стоял на колене. Из самых недр простого солдатского сердца, откуда я вычерпывал силу. Из недр того источника, что есть в каждом человеке. Смерть расправила призрачные крылья и неслась над войском герцога Вельмарка де Грисса. Над бывшим войском.
