Ознакомительная версия.
Не понравился он мне сразу. Но не уходить же. Столько по лесу побегать, дважды от верной смерти уйти, и все напрасно? А тут еще Гури деду кланяться низко стал, что-то говорит по-своему, объясняет. На меня то и дело показывает. Я в ответ пару раз кивнул для приличия, а сам думаю, чего ему от меня надо? Оказывается, ничего. В дом нас пустил, за стол, точнее, на пол усадил, угостил какими-то лесными яствами, от которых, признаться, у меня на душе повеселело, а сам сидит себе тихонько на подушке тонюсенькой и наблюдает, посмеиваясь. Тут заходит в горницу мальчуган, серьезный не по годам, хмуроватый, глазами тоже узкими сверкает исподлобья и что-то сердито так дедку говорит. А тот вдруг в лице изменился да как цыкнет на него — парень чуть с ног не свалился, благо уже к нам подсел. Стал нам кланяться, бормотать чего-то, руку тянет для пожатия. Смотрю, провожатый мой, Гури то есть, ему руку жмет и мне подмигивает, мол, давай, не теряйся. Я его примеру последовал, а рука у мальчугана совсем не детская, я аж нашего тогдашнего кузнеца вспомнил, так он мне мои пальцы сдавил. Ничего, выдержал кое-как. Этим мальчуганом Дэс’кари Сину и оказался.
— А почему у него такое странное имя? — не удержался Фейли. — Точнее, почему у него их целых два? Я всегда думал, что у шеважа, как и у нас, только одно бывает.
— Не забегай вперед. Я ведь, кажется, уже говорил, что наш с Гури лесной Учитель по происхождению своему не принадлежал ни к шеважа, ни к вабонам. А Дэс’кари Сину был его сыном. Хотя я долго думал, что он ему внуком приходится. Тот уже старенький по виду, а мальчуган зим на пять нас помладше. Как бы то ни было, они нас сперва ночевать оставили. Потом выяснилось, Гури никуда уходить не собирается. Не мог он так сразу в свой клан вернуться после того, что из-за меня отчебучил. Ну а мне что делать оставалось? Правда, в первую ночь я не одну думу передумал, все бежать порывался, в Вайла’тун возвращаться хотел, к коровам да кроликам, что беспризорными остались, однако наутро вся моя решимость сама собой улетучилась. Дед нас ни свет ни заря разбудил, выгнал на поляну, всю еще от росы мокрую, и заставил бегать, прыгать, приседать, отжиматься, кувыркаться, перебрасываться тяжеленными стругаными пнями. Одним словом, с того утра начались наши каждодневные упражнения, продолжавшиеся на протяжении без малого трех зим. Тогда-то я и выучился почти всему тому, что умею сегодня. Потом мы с Гури вернулись каждый к своим родичам и зажили прежней жизнью, хотя, если честно, общение с Учителем переродило нас обоих. С тех пор я еще дважды наведывался к нему в гости, и всякий раз он учил меня чему-нибудь новому и полезному.
— На языке шеважа?
— Да, учить нас своему языку у него не было времени, а жизнь в лесу вынудила его прислушиваться к местным наречиям и многое запоминать. Я попал к нему на исходе лета, а к середине первой зимы уже почти все понимал и кое-что мог сам сказать. Опять-таки Гури хорошо помог.
— Так откуда он взялся-то в наших краях, тебе удалось дознаться?
— Учитель не любил рассказывать о своей прежней жизни. Дэс’кари Сину, правда, говорил, что родители его пришли в Пограничье издалека, из-за высоких холмов, переправились через реку и остались в лесу потому, что ждали появления на свет первенца. То есть Дэс’кари Сину. Надо полагать, что жена у Учителя была значительно его моложе. К сожалению, она умерла, когда рожала второго сына, и Учитель в память о ней решил не покидать того места, где отныне покоится ее прах. Вероятно, теперь и его собственный.
— А как же шеважа допустили соседство чужака?
— Как ты понял, он был странным человеком. Неприметный, ни с кем не ссорился, все больше улыбался. Однако от него исходила такая внутренняя сила, такая уверенность, что любой мог ее почувствовать, а уж дальше — сам принимать решение, стоит с ним ссориться или ладить. Шеважа обходили его дом стороной. Зато сам он иногда ни с того ни с сего пускался в странствия по Пограничью. Страсть к перемене мест была у него в крови. Раза два я сталкивался с ним не где-нибудь, а на рыночной площади Вайла’туна, можешь себе представить! Второй раз, кстати, мы были с тобой вместе, но ты, выходит, не обратил на него должного внимания.
— Подозреваю, что лысого старика с косичкой вместо бороды я бы наверняка заприметил.
— И тем не менее. Сдается мне, что Дэс’кари Сину унаследовал склонности отца и тоже отправился путешествовать.
— Своеобразный у него, однако, метод набираться дорожных впечатлений! Ты думаешь, он действительно мог в одиночку справиться с такой толпой шеважа?
— А ты что, уже перестал верить собственным глазам? Мог, конечно. Ты видел, на что способен Гури, представляешь, что при большом желании могу устроить я. А теперь представь, что мы были только временными учениками его отца, с которым он пережил несколько зим. Не думаю, что ему есть равные по мастерству. И количество противников имеет здесь отнюдь не решающее значение. Все равно сразу больше двух-трех человек на тебя никогда не смогут напасть одновременно. Опасность представляют разве что меткие стрелы, пущенные с расстояния, но мне посчастливилось видеть доспехи, которые Учитель захватил с собой со своей родины. Не чета нашим! Легкие, прочные, удобные. Вероятно, теперь Дэс’кари Сину разъезжает именно в них. Вот только о его способностях наездника мне ничего не было известно. Поистине, чем дольше живу, чем больше понимаю, как мало знаю.
— А мы можем как-нибудь с этим Дэс’кари Сину встретиться? Хотя бы для того, чтобы поблагодарить за помощь?
— Честно говоря, сомневаюсь. Я даже думаю, что если бы он и понимал наш язык, то все равно не сообразил бы, о чем это ты. Едва ли он действительно хотел нам помочь. От нас с Гури он при всех своих талантах бойца всегда отличался вздорным характером, чем немало огорчал отца. Тот тщетно пытался привить ему такое, что нам казалось само собой разумеющимся. Учитель любил говорить, что самое главное — не применять тех навыков, которые он нам преподает, в жизни. Только в самом крайнем случае, если иного выхода не остается. Дэс’кари Сину, напротив, стремился сразу же все новое на ком-нибудь испытать. Хорошо еще, если от его топора страдали деревья. С охоты он вечно приносил гораздо больше дичи, чем требовалось для сытой жизни, за что получал нагоняи, но менять привычку отказывался. Когда Учитель и Гури не слышали, он иногда хвастался передо мной тем, что ему удалось напасть на какое-нибудь стойбище шеважа и перебить там добрую половину воинов. Подозреваю, о расправах над женщинами и детьми он просто не удосуживался упомянуть.
— Что и говорить, милый у тебя знакомый! Того и гляди, еще к нам в гости пожалует. Чем отбиваться-то будем?
Ознакомительная версия.
