— Сэмуэл Максвелл, — сказала она, — вы тоже не видите никакой разницы между мирным жителем и вооруженным противником, кроме той, что первого проще убить?
— Вооруженный противник обычно в форме, — ответил тот, — Даже партизаны носят что-то вроде формы. А мирные жители обычно одеты, как попало.
— Это все? — спросила судья.
— Не знаю, мэм. Нас этому не учили.
— Ясно. А как именно вы бы стали убивать беременную женщину?
Максвелл пожал плечами.
— Это от ситуации зависит. Иногда удобнее под лопатку, а иногда по горлу.
— Вы имеете в виду, ножом? — уточнила судья.
— Да, мэм, — ответил он, — На короткой дистанции у ножа все преимущества: бесшумность, надежность, возможность сразу определить результат…
— Ваш ответ понятен, — перебила она, — Ричард Пауэл, а вы что думаете о разнице между мирным жителем и вооруженным противником?
Пауэл нервно облизнул губы.
— Знаете, мэм, по-моему разницы особой нет. Солдат он тоже нормальный человек, только на него напялили камуфляж, дали в руки оружие и сказали «иди, воюй». Это ведь только говорят про всякую там отвагу и прочее, а на самом деле, всем бывает одинаково больно и страшно. Ну, кроме совсем ненормальных психов.
— Несмотря на это, вы бы выполнили приказ убить мирного жителя? — спросила Идоиро.
— Да, мэм. — ответил он, — Я ведь и раньше выполнял, и тут, куда бы я делся?
— Судя по вашим словам, ремесло солдата вам не нравится.
— Очень не нравится, мэм. Дерьмовая работа. Хуже не бывает.
— В таком случае, почему вы не занялись чем-нибудь другим?
— По семейным обстоятельствам, мэм. Я боюсь, у меня не получится объяснить толком.
— А вы попробуйте, — предложила она.
На несколько секунд Пауэл задумался, потом снова облизнул губы и ответил:
— Меня бы не поняла моя жена. Если бы я бросил армию, она бы решила, что я трус. Но она не виновата, ее так мой тесть накачал. Он сам военный, тупая скотина. Сейчас Криста бы меня поняла, и все было бы иначе, но на вчерашний поезд посадки нет, а сегодняшний идет только на хрен… Извините, мэм.
— Пауэл, вы взрослый, волевой человек. Как могло случиться, что вы не смогли объяснить своей жене, тоже взрослому человеку, элементарные вещи?
— Не знаю, — Пауэл пожал плечами, — Наверное, я недостаточно волевой человек.
— Тем не менее, вы награждены «Бронзовой звездой» за доблесть, — заметила Идоиро.
— Да, мэм. В Судане вертолет «красного креста» аварийно сел посреди здорового минного поля. А в вертолете была какая-то международная шишка. Ну, я вывел оттуда этих ребят, и шишку тоже, вот меня и обзвездили. Конечно, я был только за. Хоть это и не «Медаль почета», но чтобы вешать девчонкам лапшу на уши, тоже годится… Извините, мэм.
— Вы всегда шутите, Пауэл?
— Да, мэм. Особенно, если дело совсем дрянь. У меня эти шутки вроде как нервный тик.
— Понятно… — сказала она, — Нолан Брайан, а вы что ответите?
Нолан выпрямился во весь рост.
— О чем, судья? — спросил он, — о разнице между вооруженным противником и мирным жителем? По-моему, дело не в оружии, которое стреляет. Дело в той штуке, которой взводят мозги тех, кто стреляет. Чем я отличаюсь от исламистов, которые в 2001 году таранили башни на Манхэттене?
— Чем? — спросила Идоиро.
— Сейчас — тем, что задал себе этот вопрос. А три недели назад — не знаю. Ведь три недели назад я бы выполнил тот приказ.
— А сейчас выполнили бы?
— Нет, но что это меняет? Дик правильно сказал про вчерашний поезд.
— Ладно, — сказала она, — Другой вопрос. Вы готовы были убить двух беременных женщин просто потому, что вам это приказали, или была еще какая-то причина?
— Была, — ответил Нолан, — Нам сказали, что эти женщины, вернее, питекантропы, которые должны родиться, это носители смертельного вируса. Вроде живой фабрики биооружия. Нормальный человек ни на минуту бы в это не поверил, но у меня тогда не было и мысли, чтобы как-то критически на все это посмотреть. И раньше так происходило много раз.
— Вы имеете в виду ваши предыдущие задания, связанные с убийствами некомбатантов?
— Да, судья. Именно это.
— То есть, вы были уверены, что совершая эти убийства, защищаете свою страну?
— Да. Или гражданских лиц, которым угрожает опасность, как было в Уганде.
— Там вы действительно защищали гражданских лиц, и сражались против вооруженных сил военной хунты, — заметила Идоиро.
— Да. Мы отвлекали силы полковника Мбобу, пока «голубые каски» перевозили беженцев по восточному шоссе в Кению. Но это не важно. Если бы нам наврали и про беженцев, и про хунту, мы бы все равно сражались. Мы верили всему, что нам говорят.
— С этим мне все ясно. Скажите, почему ваша жена хочет, чтобы вас расстреляли?
— У нас не сложились отношения, а развод для нее невозможен по религиозным причинам. Вот если я умру, тогда другое дело.
— Вы так спокойно об этом говорите…
— Да. Я же солдат, мне не привыкать.
Идоиро кивнула и повернулась к следующему обвиняемому.
— Хобарт Освальд, вас характеризуют, как человека с хорошими способностями аналитика. Вы понимали, что вам лгут про носителей вируса?
— Да, мэм. Но я считал, что есть какая-то другая причина, по которой необходимо сделать то, что нам поручили.
— Какая может быть причина, по которой необходимо убить двух беременных женщин?
— Не знаю. Ведь по какой-то причине в Хиросиме убили 100 тысяч человек сразу. Там были и беременные женщины, и женщины с маленькими детьми. Это война.
— Вы считаете, что на войне допустимо любое убийство?
— Нет, мэм. Но во все времена так считают политики, а нас никто не спрашивает.
— Но вас же никто не заставлял участвовать в этом, — сказала судья Идоиро.
— В этом все участвуют, — возразил Хобарт, — Налогоплательшики дают деньги, на эти деньги делается оружие, его дают в руки солдату, и он убивает тех, на кого ему укажут политики, которых выбрали налогоплательщики.
— Но ведь от человека зависит, идти убивать или нет.
— Наверное, вы правы, мэм. Только почему-то на эту работу всегда находятся желающие. Я вот хотел выбиться в люди, и пошел в морскую пехоту. А как еще, если у меня ничего не было, кроме рук и головы? Потом, вроде, сообразил: что-то здесь не так, но у меня уже семья. Ее кормить надо. А тут все-таки хорошие деньги платят. Можно было бы пойти на завод, на стройку, или баранку крутить. Но денежную работу не вдруг найдешь, а хочется, чтобы у детей что-то было. Не дело же из поколения в поколение нищету плодить.
— То есть, — заключила она, — виновато общество, а не вы.
