Почти вплотную поднеся свечу, баронесса с трудом разобрала, что здесь обрел вечный покой Дэсмонд Норинстан. Значит другая могила предназначалась его старшему брату.
Её шатнуло, и, чтобы не упасть, Жанна вцепилась пальцами в низкий свод. Она знала, что любила человека, которого похоронят здесь в наскоро вырытой могиле, знала, что так и не смогла забыть его.
Баронесса ощутила пустоту, гулкую пустоту, узнала, какова она на вкус — будто бы вот так взяли и сверху вниз вытащили из неё всё наружу. Она судорожно глотнула, стремясь удержать тошноту, и еще крепче ухватилась за свод. Рука медленно скользнула вниз, и она вслед за ней… Баронесса не сопротивлялась, просто позволила ногам опустить себя на пол. Горло сковал спазм — и камнем упал вниз, в леденящую, сосущую под ложечкой пустоту. Баронесса всхлипнула
— Я велю поставить надгробие, самое лучшее. — Нетвердой рукой Жанна коснулась шершавой плиты — она была холодна, как и её сердце когда-то…
Баронесса отняла руку и прошептала:
— Боже, неужели всех нас ожидает такая участь? Вот так лежать в земле, в темноте, в этой давящей тишине до самого Страшного суда? А потом будут только ангелы с трубами… И прощения просить будет поздно, потому что все грехи измерены…
Жанна сняла нательный крест и встала на колени. Ей хотелось вымолить перед Богом своё спасение, но она удержалась от соблазна — она молилась за него.
Окончив молитву, графиня снова села на пол. Мир стал вдруг таким далеким, будто отзвук церковного колокола. Ей начинало казаться, что его и вовсе нет, что времени нет… Какая разница, рассвет там или закат, если здесь не бывает ни того ни другого?
Цвета, редкие звуки — все вдруг приглушилось, выцвело, покрылось пеленой…
— Вы умерли, а я жива и не ношу траура. И о сыне Вы так и не узнали. Он у Вас крепыш, весь в отца. А я замужем за Леменором. Он теперь барон и считает деньги пригоршнями. Вы были правы: я дура, он меня не любит. Не любит! И никогда не любил. Он мерзавец, Роланд, он любит меня меньше своей гончей суки! Я была слепа, я опозорила Вас, обманула, предала…
Она плакала и говорила, говорила, говорила всё то, что когда-то боялась сказать. Но к кому был больше обращён этот монолог: к нему или к ней самой?
В ней проснулась былая гордость, и, вытерев рукавом слёзы, Жанна запретила себе плакать.
— Надеюсь, Вы простили меня, — вздохнула она и кое-как отряхнула подол от грязи и пыли.
Жанна вспомнила минуты счастья, когда всё было искренне и естественно, и ужаснулась — их было не так мало! На что она потратила свою жизнь?
А потом графиня вспомнила о Дэсмонде и решила, что нужно помолиться и за него тоже. Переведя взгляд на его надгробие, она постаралась в мельчайших подробностях восстановить в памяти его лицо. Перед мысленным взглядом вставал его открытый взгляд, ясные глаза, вспоминались его восторженные рассказы о старшем брате.
Жанна положила ладони на грубые буквы и начала вспоминать. Теперь у неё будет много времени для воспоминаний.
— Засохли! — Она с сожалением повертела в пальцах букетик анютиных глазок. — Придётся выбросить.
— Зачем выбрасывать, положите в сундук с одеждой, — подала совет одна из служанок.
— Они нужны мне в волосах, а не в платье, — вздохнула Жанна.
— Так велите срезать новые в саду. — Конечно, Дэсмонда не интересовали её засохшие цветы. Он собирался на охоту и искал хлыст, который вчера в сердцах забросил куда-то после неудачной многочасовой погони.
— Мои уже отцвели. Вот Ваш хлыст. — Она подала ему хлыстик и виновато улыбнулась: — Его немного потрепали собаки.
— Ничего, он и до этого был не лучше.
Жанна и думать забыла об этом разговоре, а потом обнаружила букетик на постели. В тот же день приехал муж, так что она даже не успела поблагодарить Дэсмонда. А потом они оба забыли об этих цветах…
Жанна закрыла глаза и разрешила своей памяти перенести себя в прошлое.
Выдалась свободная минутка, и она спустилась в сад.
Высохшие головки последних цветов клонились к земле; пунцовели яблоки на прогнувшихся под их тяжестью ветках. Огород выглядел сиротливо, но ещё не так уныло, как в скорую пору Адвента.
Опустившись на дерновую скамью, Жанна позволила косым лучам солнца ласкать свои руки. Ей нравилось сидеть здесь, посреди терпкого аромата трав и чуть сладковатого запаха яблок.
Хлопнула калитка; одна из служанок с большой плетеной корзиной прошествовала к яблоням. Поставив корзину на землю, девушка опустилась на корточки и принялась собирать падаль.
— А с веток срывать можно, госпожа? — крикнула она графине.
— Если к столу, то да, если в пирог, то нет.
— Сгниют ведь, жалко!
— С земли сначала подбери. И не смей трясти деревья! Знаю я вас, — пробормотала графиня, — вы яблоки не в пирог, а в подол кладёте.
Служанка что-то напевала себе под нос, кухарка бранилась с кем-то во дворе, так что дремота прошла. Жанна встала, достала из маленького мешочка на поясе ножницы и попыталась обрезать разросшийся кустарник. Ветки оказались твёрдыми, пришлось сходить за ножом.
— Не боитесь пораниться? — Рука мужа осторожно взяла её руку и забрала нож. — Оставьте это садовнику.
— Уже вернулись? — Она обернулась к нему. — Я думала, Вы задержитесь… Мы даже пирог не поставили… Эй, Мэри, поторопись с яблоками! — прикрикнула на служанку Жанна. — Видишь, сеньор вернулся, а ты ещё копаешься!
Прошла мимо Мери с полупустой корзиной. Снова стукнула калитка.
— Пойду, помогу Элсбет. — Жанна подобрала со скамьи платок и шагнула к калитке. — Вдвоем мы быстрее управимся.
— Она и без Вас справится. Я не так часто Вас вижу, чтобы позволять Вам целыми днями вертеться на кухне.
Она застенчиво улыбнулась и покорно села обратно на скамью. Он сел рядом. Его рука легла на её руку. Поднеся её ладонь к своему подбородку, Роланд с доброй усмешкой спросил:
— И чем же Вы занимались всё это утро?
— Ждала Вас. — Жанна отняла руку. — И всё же я должна помочь Элсбет, ей одной не управится.
— А мне не управиться без Вас.
Она взвизгнула, когда он неожиданно посадил её себе на колени и поцеловал.
— Им там лучше, чем здесь, поверьте. — Роланд стоял позади неё, глядя на то, как она укладывает на могилы свежее срезанные цветы.
— Вы полагаете? — Жанна обернулась.
— Неужели Вы думаете, что Ваш отец не заслужил Царствия Небесного?
Она отвернулась и кивнула. К глазам подступали слёзы. Жанна шмыгнула носом.
— Я взял на себя смелость поручить монахам молиться за души Вашего отца и мачехи. — Он подошёл ближе, встал рядом с ней.
