Зелг смотрел на него с нескрываемым сочувствием. С таким же успехом мог бы продолжать сопротивляться до зубов вооруженный рыцарь, попавший в болото. Он бьет мечом направо и налево, он крушит палицей невидимых врагов, схвативших его во тьме, он выкрикивает проклятия — но все бесполезно, он зря тратит и свое воинское искусство, и великую силу. Этот враг иного рода, и он неодолим. Рыцарь обречен. Что бы он ни воображал, на что бы ни надеялся, рано или поздно он проиграет.
Молодому некроманту было немного странно, что ни Узандаф, старавшийся приобщить его к семейным тайнам, ни множество всесильных предков, оставивших после себя горы поучительных воспоминаний, не сообщили ему главного: что быть некромантом — значит не повелевать мертвыми, а говорить за них, помогать им, осуществлять их последнюю волю, защищать тех, кто уже не может защитить себя сам.
Здесь, на Кахтагарской равнине, состоялось столько решающих сражений, что самые знаменитые историки давно уже сбились со счета. В этой земле лежало столько павших воинов, что их с лихвой хватило бы на несколько армий, гораздо более многочисленных, чем войска Трех Королей. И все они, не вернувшиеся домой, хотя обещали это родным, не погребенные, не оплаканные, не отпущенные на свободу, взывали о помощи, милосердии и возмездии. Он слышал их всех. Они тянулись к нему со всех сторон, каждый со своей болью и обидой. Его сострадание и жалость облегчали их вековые мучения, и поэтому кассарийский некромант стал самым важным существом в их послесмертном бытии. Они надеялись только на него и предлагали взамен помощь и защиту. Зелгу лишь оставалось принять их — он дал согласие, и море силы, сотую долю которой его предки с таким трудом добывали заклинаниями и ритуалами, легло у его ног. Он мог черпать столько, сколько считал нужным.
Несметные рати возвращались из мрачного и холодного небытия и волею величайшего некроманта Ниакроха сами выбирали свою судьбу. Немало было тех, кто предпочел исчезнуть уже навеки, чтобы не испытывать тоску по утраченной жизни и не мучиться воспоминаниями. Кто-то неистово желал жить и предлагал заключить с кассарийцем договор по примеру иных не-мертвых его подданных. Кто-то — их было неисчислимое множество — пожелал отправиться на Гон-Гилленхорм, в голубую крепость на неприступной вершине, и там начать все заново; эти просили такого посмертного бытия, о котором мечтали при жизни, и взамен предлагали вечную верность.
Зелг не отказал никому. Это нельзя было назвать сделкой в том смысле, в каком понимают сделки достойные Архаблог и Отентал, но даже они оценили бы, что получил герцог в обмен на свое согласие.
Лорд Саразин, привыкший думать, что в мире есть лишь несколько существ, равных его истинной ипостаси, не мог поверить, что вчерашний студент, наивный пацифист и доморощенный некромант способен хоть что-то противопоставить его чарам. Когда весь окружающий мир взбунтовался против него, когда земля ушла из-под ног, сила иссякла, как ручей, пересохший в жестокую засуху, а власть над потусторонними тварями закончилась вмиг, ему показалось, что он и сам исчезает.
Будучи несравненным мастером-чародеем, он не мог понять, каким колдовством его одолели, и это сводило его с ума. Будучи Спящим величайшего мага и зная о Спящих то, что иным и не снилось, он не мог вообразить, что Зелг да Кассар отпустит своего Спящего без боя, а Спящий его не покинет; что Зелг уступит ему власть, а Спящий этим не воспользуется; что кассариец подарит своему безумному чудовищу надежду и утешение, а чудовище простит и ответит ему верностью и любовью.
Неизвестно, отчего его охватила такая неистовая ярость — от того, что он обнаружил, что проиграл, или от того, что он понял, что у него и у Генсена когда-то был выход, которого они не увидели.
Саразин обвел равнину пылающим взглядом. Ненависть клокотала в нем, как лава. Последней каплей в этой переполненной чаше гнева стал Такангор, который стоял у золоченой арки, ласково поглаживая косматоса.
— Эй, голем! — крикнул лорд Саразин.
И сердце у Зелга ухнуло в бездну.
* * *
Дворецкие тем меньше похожи на людей,
чем величественнее их окружение
П. Г. Вудхаус
Думгар сделал каменное лицо. Такого лица он не делал даже тогда, когда несравненная Бутусья предложила ему слегка раскрепоститься и принять участие в трехдневной оргии по случаю успешного опустошительного вторжения не-мертвых орд в Лягубль.
— Да, сударь, — холодно ответил он, давая понять, что считает подобное обращение недопустимым в приличном обществе.
При этом правый краешек его губ слегка вздернулся, намекая, что далеко не всех в этом обществе он считает приличными.
Лорд Саразин обратил к нему гневное лицо и голосом, о котором Бургежа сказал «Впечатляет. Таким бы голосом отказывать молодым дарованиям в публикации», вскричал:
— Заклинаю тебя Диармайд, голем, созданный из гнева, мести и крови моей, повинуйся своему творцу и господину! Убей его! — и властным движением руки указал на Зелга.
По поводу этого, видимо, давно и отлично отрепетированного жеста Бургежа высказался следующим образом: «Впечатляет. Этими бы взмахами отгонять молодые дарования от редакции».
В этот миг всем показалось, что сейчас что-то произойдет: огромное тело голема окуталось тем самым багровым туманом с черными всполохами, что и вся фигура лорда Саразина; затем по нему пошли трещины, как по земле, в которой вызревает адский огонь, чтобы прорваться взрывом вулкана; в этих трещинах мерцало и корчилось плененное пламя.
Демоны тревожно переглянулись, сейчас они совершенно по-новому оценивали шутки, которые отпускали по поводу кассарийского дворецкого: они не были убеждены, что им хватит сил без потерь справиться с этим древним неразрушимым чудовищем. Да, теперь они знали его настоящее имя; но, высеченное когда-то на его лбу другим чудовищем, нынче оно стерлось от времени, а никто еще не изобрел иного способа убить старейшего и сильнейшего из големов Ниакроха.
— Если что, — бодро сказала Гризольда Бедерхему, — хватайте его за одну руку, я за другую, вместе мы его скрутим.
Но Думгар — неслыханное дело — позволил себе полноценную улыбку, идеальную пропорцию сарказма и сожаления, и ответил:
— Прошу прощения, сударь. Вы меня, вероятно, с кем-то перепутали. Меня зовут Думгар. Я бессменный домоправитель герцогов кассарийских и подчиняюсь только их приказам.
Он сделал внушительную паузу, во время которой лорд Саразин судорожно глотал воздух.
— Впрочем, — продолжил великолепный голем, — если бы даже его светлость сейчас велел мне убить его, не уверен, что я согласился бы исполнить столь серьезный приказ, не услышав исключительно веских аргументов. — И обратился к Зелгу. — Не желаете ли вина, милорд, пока длится эта бессмысленная дискуссия?
