Толпа покорно подхватила:
— Но молим тебя: не при нас, не при наших детях, не при наших внуках...
Служители храма вплели голоса в общую молитву. Молчал лишь главный жрец. Рука его яростно комкала серый клочок бумаги.
Она была короткой, эта страшная записка:
«Хочешь, заставлю занавес оборваться и упасть на пол у всех на глазах? Я могу!»
* * *
Двое грайанцев сидели в одной из внутренних комнат храма. Раш, закатав рукав, разминал онемевшие мускулы предплечья. Айрунги, раздобыв в одном из потайных карманов флакончик с густой темной жидкостью, смазывал палец.
— Теряю сноровку, — весело сказал он. — Порезался, когда давил стекло. А ты молодец, вовремя зажег все, что надо. Хорошо, что была возможность перекинуться парой словечек...
— А чего ты им пергамент в руки не давал? — лениво поинтересовался Раш.
Айрунги хохотнул.
— Там на обороте другой текст. По-грайански. Со ссылкой на Безликих. Я ж не знал заранее, где и когда попаду в переделку...
— Небось думаешь остаться здесь, сместить главного жреца и заправлять воспитанием крыс?
— Думал, — признался Айрунги. — Не выйдет. Жрецы — не крестьяне, долго морочить их не удастся. Сейчас они растерялись, а потом придут в себя и что-нибудь придумают, чужого к своей кормушке не подпустят... Нет уж, не будем начинать новую игру, пока не закончили старую!
— Твое счастье, что так рассудил. Если б ты забыл, что мы идем по следу самозванца, я вот этими самыми руками устроил бы тебе такой гнев Единого...
— Ну-ну, побереги силу! Возможно, она тебе скоро пригодится. Наша судьба еще не решена. Может, эти храмовые все же рискнут нас убить...
Он замолчал, потому что дверь распахнулась. На пороге стоял главный жрец.
Нахлынувший страх острой болью свел живот Айрунги. Грайанец взглянул своему врагу в лицо — и сразу успокоился при виде налитых темной яростью глаз. Если бы служители храма решили убить «посланника Единого», жрец был бы полон спокойного торжества. А раз злится — значит, от бессилия...
— Ну, святой человек, — с ненавистью процедил главный жрец, — в твоем пергаменте сказано: «Кто окажет ему помощь — будет взыскан милостью Единого...» Говори: может ли храм оказать тебе... помощь?
Последнее слово он не произнес, а выплюнул, как отраву.
— Конечно, — вежливо кивнул Айрунги. — Для начала мне нужны некоторые сведения. Расспроси-ка для меня кое о чем свою крысу...
Вей-о-о! Уж лучше река Бешеная, лучше лес со всеми его волками, медведями и комарами, чем этот давящий камень со всех сторон!
Вроде и недалеко он отошел от ловушки со скользкими стенами... вроде всего-то пару раз свернул за поворот... а подлый лабиринт повел, закружил, запутал в тоннелях, коридорах и переходах — узких и широких, прямых и извилистых, высоких и таких низких, что приходится передвигаться ползком...
Иногда потолок становится влажным, с него срываются большие капли, пахнет сыростью и гуще разрастается светящийся мох. Иногда стены покрыты такой сетью трещин, что стараешься скорее миновать опасное место, пока вся эта декорация не обрушилась на голову...
В памяти очень вовремя всплывает всякая пакость. Например, слышанные в детстве рассказы истопника из тайверанской бани: о подземных поселках, где, годами, не видя солнца, живут рабы; об обвалах; о людях, заживо заваленных обломками камня; о жутких существах, что шныряют по трещинам и расселинам.
А камень на пряжке дает знать о близкой опасности с таким упорством, что хочется расстегнуть пояс, размахнуться похлестче и шарахнуть талисман о стену. Впрочем, здесь толком и не размахнешься: тесно...
Все условия, чтобы почувствовать себя крысой! Кстати, о крысах: хорошо бы какой-нибудь из переходов вывел в подвал, набитый окороками и прочей вкусной снедью... ох, да хоть сырой репой! Есть хочется ужасно!
В начале своего подземного путешествия Орешек пытался отмечать пройденный путь, ногтем царапая светящиеся пятна мха. Но яркие влажные кляксы быстро затягивали раны и становились прежними, словно к ним не прикасалась человеческая рука. Да и зачем ему, собственно, эти пометки? Чтобы вернуться в колодец со скользкими, будто намыленными, стенами? Вылезти наверх там нельзя, уж он-то пробовал! Значит, надо идти вперед и не думать о том, что Серая Старуха, может быть, уводит его глубоко в сердце скал или под дно озера...
А ну, не скулить! Когда-то по этим коридорам бродили люди — может, в незапамятные времена, но бродили. Под слоем мха ладонь не раз нащупывала странные знаки, врезанные в камень, — не то рисунки, не то письмена... Эти люди, надо полагать, знали путь наверх!..
Путь пересек тонкий ручеек, выбегающий из трещины в скале и исчезающий в другой трещине — в противоположной стене коридора. Орешек опустился на колени и напился холодной, ломящей зубы воды. Поднимаясь на ноги и утирая рот рукавом, вспомнил сказку о волшебных подземных родниках. Если испить из такого родника, забудешь лица тех, кто ждет тебя наверху, и не захочешь возвращаться к синему небу и чистому ветру. Глупость, конечно, но...
Память торопливо провела перед ним знакомые лица. Вот хозяин — востроносый, с торчащей надо лбом жесткой прядью, трогательно похожий на воробья. Вот Даугур — печальный и немного настороженный, не до конца уверенный в своем отчаянном решении. Вот Нурайна — гордая, красивая, с надменно вскинутой головой... ох, она же в беде сейчас!
И над всеми этими лицами — зеленое сияние неповторимых, дивных глаз, мысль о которых вызывает острое, горячее желание, неуместное и нелепое в этом промозглом каменном коридоре... Не-ет, Орешку не хочется навсегда застрять в поганом наррабанском подземелье! Его ждет Арлина!..
Воспоминание о любимой спугнула метнувшаяся из-под ног черная тень. Орешек выругался вслух. Проклятые ящерицы, так и шныряют по камням!
Подземелье не было безжизненным. По стенам ползали гигантские пауки. В широких переходах и гротах реяли стайки странных крупных насекомых. В самых темных закоулках с потолка свисали летучие мыши, кутаясь в кожистые плащи крыльев, и пол под ними был покрыт толстым скользким слоем помета. Один раз светящееся пятно на стене пересекла черная гибкая струя, чуть не заставив Орешка заорать: змей он боялся...
Когда очередной переход вывел в большую пещеру, Орешек решил передохнуть. Болели ноги, устала спина, локти и колени были сбиты в кровь. К тому же Орешек отчаянно замерз. Промозглая ледяная сырость липко обволакивала тело и, казалось, проникла сквозь кожу. И это после жаркого, душного дня наверху!
