— У нас нет времени на споры, моя решительная Эмма. Вы оставите дверь открытой. Это отвлечет Бобби, когда он выберется из чулана.
Эмма переставляла ноги, толчками подгоняла бледного, невероятно худого мужчину в смирительной рубашке. Тот вздрагивал от окриков, озирался, втягивал голову в плечи. И шел.
Шел к лестнице в подвал.
Мужчина… повезло, что он был связан. И не выглядел опасным. Жиль говорил — лучше женщину. Молоденькую девочку, с которой Эмма точно справится…
Смогла бы она… девочку?
Мужчина, женщина. Разве есть разница, когда речь идет о человеческой жизни?
А когда на второй чаше весов тоже жизнь, только не незнакомца, но близкого человека?
Вопли вонзались в уши, от запахов мутило, а мысль о том, что она сейчас делает…
Не думать. Просто делать и не думать.
Это тоже называется «поступить правильно»?
— Вы еще успеете сбежать. Лорд-командор не станет вас преследовать.
— А вы останетесь здесь?
— Чем-то придется пожертвовать. Чем-то или кем-то. Выбирайте, моя смелая Эмма.
Это была ее глупость. Жиль не виноват, что Эмма не сумела нормально подготовиться. И он не заслужил Батлема. Никто не заслуживает почти двадцати лет в Батлеме, но Жиль — меньше всех.
Ошибка Эммы — Эмме же и исправлять.
— Мне придется убить человека. Плата. Вы же знаете, что ничто не дается просто так, моя образованная Эмма.
Но платить будет другой.
Безымянный пациент с затравленным взглядом.
Безумцы… они даже не совсем люди. И гонфалоньер говорил…
… другого выхода нет.
Мутило. Болела голова, и мучила странная раздвоенность. Где-то на задворках души билась в двери разума, как птица о стекло, приличная, послушная девочка — папин «мышонок», верящий в добро, идеалы и ценность человеческой жизни. Умоляла прекратить, срывая голос.
Нельзя… нельзя делать так. Это рубеж — перейди его и не будет пути обратно.
— Вы же режете фэйри живьем во время ваших жутких опытов…
— Они не люди.
— Полагаете, есть разница?
Но выхода нет! Нет иного выхода, кроме этого. Он рассчитывает на Эмму.
И она не оставит Жиля здесь одного.
Больше не оставит.
Никогда.
— Вниз! — скомандовала Эмма безумцу. Тот захныкал, но покорно начал спускаться.
Элвин
Вблизи можно было разглядеть, что раны на голове Тильды аккуратно обработаны и зашиты — ровные стежки, черная нитка по бледной коже. А еще правый глаз фэйри непостижимым образом сменил цвет. Теперь это была мертвая, темная яма в обрамлении кровавых прожилок.
Я подмигнул ей:
— Привет, лейтенант.
На лице Тильды расплылась подозрительно счастливая улыбка. Кто бы мог подумать, что она станет так радоваться, завидев меня.
— Я — капитан. Привет, Элвин.
Разумеется, Ринглус уже рассказал ей обо всем.
— Ты вовремя, — заметил Ринглус. — Происходит что-то странное.
Создание неопределенного пола в колодках промолчало, как и в мое предыдущее посещение. Но непроизвольно подрагивающее ухо, выдавало его живой интерес к происходящему.
— В каком смысле «странное»?
Я присел у клетки, разглядывая навесной замок.
— Слишком много людей и суеты в последние сутки.
Замок внушал уважение. Солидный такой. Навесной. Со сложной резьбой.
Быстро без магии не вскрыть. Я все-таки Страж, а не взломщик.
— Погано, — эта характеристика как нельзя лучше подходила и к словам Ринглуса, и к неожиданному препятствию.
Я достал отмычки и начал ковыряться под рассуждения Тильды:
— Знаешь, Гарутти — невероятная сволочь. Я мечтаю, чтобы он сдох.
— Твоя мечта уже недели три, как осуществилась. Но званый вечер по этому поводу мы устроим несколько позже.
Как бы подтверждая мои слова, со стороны коридора послышался торопливый топот множества ног.
Ну, надо же! Найтвуд со свитой прибыл даже раньше, чем ожидалось.
Я торопливо и бестолково дергал отмычкой в замке и думал, что вопрос качества дубовой, обшитой сталью двери на входе в темницу, как и крепости засова, резко перешел из теоретической плоскости в практическую. Не сказать, чтобы неожиданно, но несвоевременно.
Что сдастся раньше — дверь в комнату или замок клетки? Предпочел бы не проверять, но придется.
— Прости, но что ты делаешь? — поинтересовался Ринглус.
— Тебе тоже глаза завязали? Изображаю взломщика.
— Дай сюда инструмент, — он протянул руку.
Я и до пяти досчитать не успел, когда он вскрыл свою клетку. Ловкий парень.
— Стоило раньше сказать, что умеешь это делать, — с досадой отметил я, снимая перевязь с ножами.
Тильда сумеет ими распорядиться куда лучше.
— Ты не спрашивал.
Я протянул ножи сквозь прутья решетки и лицо фэйри осветила улыбка подлинного счастья. Клянусь, у нее даже руки дрожали, когда она забирала перевязь и торопливо натягивала поверх рубахи.
Я мог ее понять. Паршиво без привычного оружия. Дорого бы отдал, чтобы вернуть тень прямо здесь и сейчас.
— Спасибо, Страж, — выдохнула Тильда.
— Держи арбалет. Придется прорываться. И я сейчас на редкость бесполезный напарник. Не смогу прикрыть щитами.
— Знаю. Ринглус предупреждал. Помнишь, как обращаться со шпагой?
— Что-то смутно припоминаю, — хмыкнул я, оттягивая рычаг у второго арбалета.
Со стороны двери послышались частые, сильные удары. У нас оставалась несколько минут. Не больше десяти, даже если дверь покажет себя с лучшей стороны. Это если они не прибегнут к магии.
— Ринглус, какого гриска ты все еще не выпустил Тильду? — я обернулся к монгрелу, чтобы обнаружить его сюсюкающим у приоткрытой третьей клетки.
— Сэнти, солнышко, все хорошо? С тобой все в порядке?
— Все хорошо, папа, — голосочек у создания оказался под стать внешности — хрустальный колокольчик с проникновенными интонациями профессиональной сиротки.
«Папа»?
Ринглус был в лучшем случае полукровкой, а детка казалась (или казался, определить пол ребенка у меня так и не получилось) чистокровным фэйри. Не просто чистокровным — эталоном детеныша-фэйри, хоть в палату мер и весов помещай.
— Держись, малыш!
— Ринглус!
Поймите меня правильно: я не против семейного воссоединения, но удары со стороны двери здорово нервировали. Как и тот факт, что Тильда все еще была заперта.
— Подожди минуту, Страж.
Коротышка знал свое дело туго. Я хотел было еще раз потребовать, чтобы он занялся сначала клеткой Тильды, но не успел. Он расправился с замком на колодках раньше.
