Ознакомительная версия.
– Что ты со мной делаешь?
Их губы соприкоснулись, но в следующее мгновение Глеб опомнился и отстранил ее от себя.
– Наталья, я не хочу…
– А когда-то хотел, – быстро проговорила княгиня и сама прижалась к Глебу. – Когда-то ты любил меня. Ведь любил же?
Глеб отвел глаза.
– Пойми, прошло много времени, – тихо сказал он. – У меня своя жизнь и… и вообще.
– У тебя есть женщина? – быстро спросила княгиня.
– Нет, но…
– И ты ее любишь? – Наталья вгляделась в лицо Глеба. – Вижу – любишь. Кто она?
– Наталья, прости, но я не хочу об этом говорить.
Несколько секунд она молчала. Потом вздохнула и обреченно проговорила:
– Ты прав. Нам не быть вместе. – Помолчав еще немного, княгиня спросила: – Ты хранишь парсунку, которую я тебе подарила?
– Да, – ответил Глеб. – Она все еще у меня.
Наталья откинула край платка, и Глеб увидел у нее на платье брошь, сделанную из циферблата его старенькой «Омеги».
– Я храню твой подарок, – сказала княгиня, ища глазами глаза Глеба. – И всегда буду хранить. Взгляни на меня, Глеб. Пожалуйста!
Орлов посмотрел Наталье в глаза. Она подняла руки и положила пальцы Глебу на плечи.
– Поцелуй меня. Один только раз.
Глеб качнул головой:
– Я не могу. Ты была права, когда сказала, что я люблю другую.
Но княгиня его будто не слышала.
– Пожалуйста. – Голос Натальи дрогнул. – Я так долго мечтала об этом… Один только поцелуй.
Наталья посмотрела на Глеба жалостливым взглядом.
– Пожалей меня, – проговорила она вдруг. – Дай мне вновь почувствовать себя молодой и живой.
И вдруг Наталья обхватила Глеба ладонями за щеки, притянула его голову к себе и впилась ему в губы своими губами. На этот раз Глеб не нашел в себе ни сил, ни желания противиться. Он обнял Наталью, крепко прижал ее к себе и продлил поцелуй.
Княжий лакей Бакан по прозвищу Юрок отлип ухом от двери и зашаркал сапожками по коридору. Пройдя до конца, он свернул к княжьим покоям, но дорогу ему заслонил лакей Липок. Бакан был тощ и мал, Липок – еще ниже Бакана, но крепче в кости и выше в звании.
– Куда бежишь, Бакан? – осведомился Липок.
Лакей приостановился, глаза его забегали.
– К князю, – быстро обронил он и хотел идти дальше, но Липок не дал.
– Зачем? – спросил он, глядя Бакану в глаза.
– Хочу ему кое-что порассказать.
Липок еще пристальнее посмотрел на Бакана.
– Я здесь старший из княжьих холопов, – произнес он сухим, трескучим голосом. – Ты решил прыгнуть чрез мою голову, Бакан?
Бакан облизнул губы:
– Липок, я не хотел…
– Ну а не хотел, так говори: зачем к князю идешь?
Бакан вдруг выпятил грудь колесом и самонадеянно проговорил:
– Мне боярин Велигор велел! И я перед тобой не обязан держать отчет!
– Вот ты как заговорил! – взвился на него Липок. – Ну, погоди же, лисья морда!
Он выхватил из-за пояса маленький кнут и замахнулся на Бакана. Тот, однако, не шевельнулся.
– Это ты сейчас старший над всеми холопами, – угрожающе проговорил он. – А завтра Велигор меня старшим сделает. Тогда и поглядим, кто из нас лисья морда.
Липок холодно улыбнулся и, держа кнут в руке, стал медленно надвигаться на Бакана. Младший холоп попятился и не выдержал – сдулся.
– Чего ты, Липок?.. – испуганно забормотал он. – Ну, чего ты?.. Пошутил я. И шел я не к князю, а к боярину Велигору. Сказать, что спуржун-птицы конюху руку оттяпали.
Липок остановился и опустил кнут.
– Другое дело, – примирительно проронил он. – Велигору я про конюха сам доложу. А теперь ты поди на кухню и проследи, чтобы обед не подгорел. Князь сегодня не в духе. Не понравится обед – всех под плеть отправит.
Бакан стоял, переминаясь с ноги на ноги.
– Чего стоишь, зенками лупаешь?! – прикрикнул на него Липок. – Иди уже!
Бакан повернулся и зашагал на кухню.
Однако, зайдя за угол, он изменил направление, тихонько выскользнул в боковую дверь, обошел старшего холопа по кругу и снова вошел в палаты, но уже с другой стороны. Здесь он наткнулся на охоронца Ратмира.
– Куда идешь, холоп? – сурово спросил тот.
Бакан посмотрел на богатыря-охоронца снизу вверх и пролепетал:
– Важную весть князю несу.
– Какую еще весть? – пристально глядя в глаза лакею, спросил Ратмир.
– Про то сказать могу только ему, – бледнея от собственной храбрости, пробормотал Бакан.
Охоронец задумчиво пошевелил бровями, затем произнес:
– Ладно, идем.
Он грубо схватил лакея за шиворот и потащил его к князю.
Представ пред очами князя Егры, лакей повалился на пол и заголосил:
– Пресветлый князь, грустную весть принес я тебе!
Егра, дремлющий на персидском мягком диванчике с позолоченным посохом в руке, приподнял тяжелые веки и без всякого интереса посмотрел на пресмыкающегося лакея.
– Что еще за весть? – сухо спросил он.
Бакан оторвал взгляд от пола и поднял его на князя.
– В твоем доме измена, – дрогнувшим голосом пробормотал он.
– Что? – Егра прищурил темные глаза. – О чем ты, холоп?
– Слышал я, княже, как твоя княгиня и этот новый поручик… – Бакан запнулся, не зная, как продолжить.
Князь приподнялся на диване.
– Говори, холоп! – резко потребовал он.
– Твоя княгиня и новый поручик… – Холоп испуганно облизнул губы. – Прости, княже, не знаю даже, как и сказать-то…
– Говори, как было! – потребовал Егра, сверкнув глазами.
Бакан побледнел от страха и залепетал:
– Видал я, княже, как заперлись они в чуланчике… А после слышал шепот и звуки любовные…
Лицо Егры оцепенело. Казалось, он был ошеломлен обрушившейся на него новостью. Несколько секунд он молчал, затем повернулся к Ратмиру и повелел:
– Возьми этого и отдай кату. Пусть переломает ему руки и ноги.
– Пресветлый княже, за что?! – в страхе закричал Бакан.
– За дурную весть, холоп.
Ратмир дал знак двум охоронцам. Подвывающего от ужаса Бакана схватили и поволокли из палат. Дождавшись, пока его причитания стихнут за дверью, князь угрюмо глянул на Ратмира и проговорил:
– Змей прополз в мой дом, Ратмир. Подлый, двуличный змей. По доброте душевной принял я его и щедро угостил. А он съел мое угощение и уязвил меня в самое сердце.
Охоронец стоял перед князем навытяжку, хмуря брови и боясь шевельнуться. Он знал, что спокойствие князя Егры мнимое и что в душе Егры полыхает такое пламя, что, вырвавшись на волю, один лишь огненный язык его может дотла спалить любого.
Некоторое время Егра оцепенело молчал. Пальцы его, сжимающие посох, побелели. На лбу прорезались резкие морщины, а глаза потемнели и стали так страшны, что даже Ратмир, прошедший огонь и воду, не решался в них смотреть.
Наконец князь шевельнулся и произнес глухим, замогильным голосом:
Ознакомительная версия.
