Главное, он перестанет нуждаться в Ийлэ.
Изменится?
Конечно, изменится, глупо было бы ждать, что он останется прежним, но… слово сдержит. Должен сдержать, потому что иначе Ийлэ… ей будет плохо. Поэтому она не хочет думать ни о прошлом, ни о будущем.
Есть настоящее.
Немного, но ей хватит.
Дверь в кабинет открылась без стука:
— Райдо, там… — Нат застыл на пороге и, кажется, смутился, если он вообще способен был смущаться. — А что это вы делаете?
— Ничего, что тебя касалось бы, — рявкнул Райдо.
Ийлэ выскользнула из рук его и, опасаясь, что он попытается вернуть ее, спряталась за спинкой кресла, благо, кресло все еще стояло, и выглядело почти надежным убежищем.
Райдо оперся на подлокотник.
Встал.
На Ийлэ не глянул даже… и правильно, ей отчего‑то невыносимо неудобно было от самой мысли, что он будет смотреть на нее… она не готова выдержать этот взгляд.
Сейчас не готова.
— А… а там… этот… — Нат попятился, некрасиво горбясь, — вскрыл… и я подумал, что надо вас… и вот…
— Нат…
— Да?
— В следующий раз стучись, ладно?
Райдо дернул головой и щеку поскреб с немалым раздражением.
— Ладно, — не особо уверенно пообещал Нат. К нему постепенно возвращалась утраченная уверенность в собственных силах. — Только и вы… в следующий раз закрывайтесь. Так оно надежней.
На предложение, не лишенное разумности, Райдо ответил затрещиной.
И мысленно Ийлэ к ней присоединилась.
Не то, чтобы она злилась на Ната, нет, он вовремя пришел, но… мог бы подарить еще несколько минут в тишине, которая на двоих и тем уютна.
Джон Талбот был одержим.
Пожалуй, он выглядел обыкновенным, скучным даже человеком, о слабости которого люди иные, пусть и близкие, не догадывались.
Оно и к лучшему.
Эти другие люди сочли бы Талбота безумным, и пусть безумие его было самого мирного свойства, оно все одно испугало бы их. А следом за страхом пришло бы отвращение. И пусть бы Джону, положа руку на сердце, были безразлично отношение общества к его персоне, но он привычно таился.
Скрывался.
Сдерживал, что любопытство свое неумеренное, что страсть к тайнам.
А тайны влекли.
Они дразнили Джона сладким ароматом непознанного, подбрасывали вопрос за вопросом, точно проверяя, сумеет ли он, уже не мальчишка — Джонни, подглядывавший за соседкой и молоденьким разносчиком, который зачастил в дом на углу улицу, найти верный ответ.
Он находил.
И в тот раз, когда понял, что вовсе они не любовники, как о том судачили соседи, нисколько почтенную вдову не осуждая, но пара мошенников… и в другой, когда сумел отыскать тайник в заброшенном доме… и в третий, впервые сведший Джона Талбота с сейфовым замком. Ему было двенадцать, а сейф принадлежал почтенному купцу, вернее его наследникам, которые ключ отыскать не сумели.
Сейф принесли в надежде, что отец Джона сумеет управиться с замком.
А тот сказал сыну:
— Посмотри. Что думаешь?
До того благословенного дня Джон встречался с замками разными, с тяжелыми, древними, солидного вида и скверного характера. Эти упрямились, не желая признавать свои ключи, а Джоновы отмычки принимали благосклонно. Были и другие, дверные, порой хитрые, но все одно податливые… были оконные запоры и крохотные замочки на шкатулках…
Джон ладил со всеми.
А тот, сейфовый, он очаровал.
Джон просидел рядом всю ночь, не способный отступить и на шаг, он гладил железный бок сейфа, вновь и вновь проворачивая круг счетчика, вслушиваясь в щелканье того… и к утру вдруг понял, что именно в этом голосе и спрятан главный секрет.
Надо слушать внимательно.
Тот замок Джон открыл, и отец, вместо того, чтобы обрадоваться, нахмурился:
— Бедовый ты парень, — вздохнул он и, почесав бороду, признал: — Ладно, ювелира из тебя все одно не выйдет… а так, будешь иметь копейку.
И устроил Джона в контору, что принадлежала дальнему родичу.
Не прогадал.
В конторе было интересно, и пускай поначалу к Джону Талботу относились снисходительно, но вскоре оценили талант.
— Эх, парень, — в приступе откровения сказал как‑то начальник, а заодно уж и родич, которому было вменено за Джоном приглядывать, — опасный у тебя талант… гляди, не пойди по кривой дорожке…
Быть может, в ином каком случае, предупреждение это не было бы лишено оснований, однако Джона по странной прихоти судьбы содержимое сейфов не интересовало. Он и к ящикам этим терял интерес, стоило им поддаться.
Но вот закрытый сейф вызывал у Джона чувство, близкое к экстазу. Он замирал в предвкушении, представляя себе сокровища, скрытые внутри. Сокровища всегда были чем‑то эфемерным, некой высшей целью, достигнуть которой Джон сможет, лишь открыв замок.
И сейф превращался в противника.
Джон вступал в схватку с ним, вооружившись чуткими своими руками, слухом и набором самолично изготовленных отмычек, равных которым не найдется по обе стороны Перевала. В этом Джон был всецело уверен, как и в том, что по эти самые обе стороны не найдется и сейфа, способного перед Джоном устоять.
Нынешний его уверенность несколько поколебал.
Даже был момент, когда в душу Джона закрались робкие сомнения: а сумеет ли он справиться?
Все‑таки спецзаказ.
Улучшенная конструкция.
И замки работы почившего ныне мастера Гриди, а он свои секреты в могилу унес, пусть бы и предлагали за них немалые деньги… но собственные Джона замки, пожалуй, похитрей будут.
И все же…
Особое место. И сейф особый.
Двадцать девять сегментов, каждый из которых имеет собственную дверь из двухдюймовой стали и индивидуальный замок.
С секретом.
Талбот убедился в этом, когда попробовал действовать обычными своими методами. Конечно, если бы сохранилась внешняя панель, было бы проще, но… но и не так интересно.
— Послушай, — сказал Талбот сейфу, прижимаясь к холодному металлу щекой. — Ты пострадал по чужой глупости, это да… но я‑то не враг тебе… я хочу помочь.
Сейф ему не верил.
Они никогда не верили, до последнего сопротивляясь, что уговорам, что ласковым прикосновениям отмычек, храня то самое идеальное сокровище. И когда все‑таки раздавался характерный щелчок, знаменуя очередную победу Джона, он испытывал… да, пожалуй, разочарование.
Прежние сокровища оказывались скучны.
Ценные бумаги.
Или деньги.
Однажды — записная книжка со списком должников… и еще картина была, упакованная в плотную холстину. Драгоценности… да, драгоценности вызывали интерес, но исключительно профессиональный. Все‑таки отец Талбота был неплохим мастером.
