– Откуда появились пауки?
– Этого я не знаю.
Я не стала говорить, что пауков наслал Джереми, потому что они бы тут же обвинили его во взрыве зеркал или нас обоих в сговоре.
Он покачал головой.
– Да скажите вы просто, что вы это сделали. Это же самозащита.
– Единственная причина, по которой я еще здесь, вот какая: я хочу, чтобы вы, сотрудники полиции, осознали, какую опасность может представлять заговоренное масло. Если где-то еще есть Слезы Бранвэйн, вы должны найти их и уничтожить.
– Заклинаний похоти не бывает, мисс Ник-Эссус. Афродизиаков не бывает. Магические зелья, заставляющие женщину снять трусы перед мужчиной, которого она не хочет, – чушь. Такого не бывает.
– Вы будете мечтать, чтобы ваши слова стали правдой, если это средство выйдет на поверхность. Может быть, у Нортона был единственный флакон, но на всякий случай, если где-то есть еще, поищите его друзей.
Он пролистал блокнот, который до того даже не трогал.
– Ага. Лиам, Дональд и Брендан, фамилий нет. У двоих фейрийские уши, у всех длинные волосы. Мы их без проблем найдем. Правда, их могут не очень тщательно искать, поскольку их не обвиняют в убийстве.
Эйлин снова встала.
– Пойдем, Мередит. Допрос окончен. Я говорю всерьез.
Она посмотрела на нас как учительница на расшалившихся первоклассников, самим взглядом пресекая возможность не послушаться. Я уже устала, а они все никак не хотят мне поверить насчет Слез Бранвэйн. Я встала.
Алвера тоже встал:
– Сядьте, Мередит!
– Мы перешли на имена, Алвера? Я вашего не знаю.
– Раймундо. Сядьте, пожалуйста.
– Если, – сказала я, – я сейчас заявлю о дипломатическом иммунитете, то выйду прямо из этой двери, и не важно будет, кто прав, кто виноват.
Я посмотрела на него – спасибо рунам Джереми, я могла просто смотреть ему в глаза. Если сосредоточиться, то можно почти не замечать контур верхней губы.
Он долго смотрел на меня, потом сказал:
– И что же вам мешает потребовать дипломатического иммунитета и выйти из дверей, принцесса?
– Вы мне не верите насчет этого зелья похоти, Раймундо.
– Еще как верю, – осклабился он.
Я покачала головой:
– Не надо веселиться, детектив. Ложь меня в этой комнате не удержит.
Я блефовала – отчасти. И надеялась, что он не станет проверять.
– А что удержит?
У меня возникла мысль. Мне надо показать полиции, насколько серьезную проблему могут представлять Слезы Бранвэйн. Воспоминания о сексе с сидхе будут преследовать человека вечно, но если дать только попробовать вкус этого, последствия не причинят пожизненного вреда. Сны, мечты, избыточный энтузиазм в спальне на какое-то время, но ничего серьезного. Чтобы перейти порог безопасности, нужно единение плоти и магии самым интимным образом. А если мы только совместно попробуем это на вкус, все переживут.
– Что, если я смогу вам показать, как действует масло похоти?
Он скрестил руки на груди и принял еще более циничный вид, что мне казалось невозможным.
– Слушаю.
– Вы верите, что ни одно заклинание не заставит вас тут же вожделеть к какой-нибудь незнакомке?
– Именно так, – кивнул он.
– Вы дадите мне разрешение дотронуться до вас, детектив?
Он улыбнулся; глаза его бродили по разорванному лифу моего платья. Хотелось думать, что это было намеренное оскорбление – иначе он не слишком умен, а мне нужно, чтобы он разбирался в своем деле. Поскольку дело имело политическое значение, то Алвера либо лучший, кто у них есть, либо худший. То ли полиция надеется, что супердетектив во всем разберется, либо подставили его как будущего козла отпущения к моменту, когда поднимется хай. Я надеялась, что он супердетектив, но склонялась к тому, что он – козел отпущения. Конечно, раз я кое о чем соврала, то, быть может, не хотела, чтобы он знал свое дело. Но я врала не о том, о чем он думал. Честно.
– Минуту назад я был Раймундо. Теперь вы просите разрешения до меня дотронуться, и я снова детектив.
– Называется "техника дистанцирования", детектив Алвера, – пояснила я.
– А я думал, что вы хотите некоторого сближения и приязни, а не дистанции.
Эйлин Галан набрала воздуха, собираясь высказаться, и я остановила ее, подняв руку.
– Все в порядке, Эйлин. Если бы он был так глуп, то не стал бы детективом, значит, он меня провоцирует. Не знаю, что он хочет от этого получить.
Веселье исчезло из его глаз, холодных и темных, каменно-непроницаемых.
– Хорошо бы правду.
– Вы вели себя сдержанно несколько часов подряд. Потом вдруг за последние тридцать минут вы несколько раз меня оскорбили и таращились на мои груди. Откуда такая перемена?
Холодные глаза остановились на мне на пару секунд.
– Деловое и профессиональное поведение ни хрена мне не дали.
– В исходном рапорте я фигурирую как жертва изнасилования, верите вы тому или нет. Ваше поведение в последние полчаса может обеспечить вам роль ответчика в иске за сексуальные домогательства.
Он посмотрел на мою молчаливую адвокатессу, потом на меня.
Мне случалось видеть жертв изнасилования, принцесса. Я их возил в больницу, держал их за руку, когда они кричали.
Была среди них девочка двенадцати лет. Ее так отделали, что она даже говорить не могла. Девять дней работы с психотерапевтом понадобилось, чтобы она назвала насильников. Вы ведете себя не так, как жертвы изнасилования.
Я покачала головой:
– Ах ты, наглый... мужчина! – Последнее слово прозвучало у меня как страшное оскорбление. – Тебя когда-нибудь насиловали, Раймундо?
Он моргнул, но сохранил безразличный взгляд.
– Нет.
– Так не смей мне толковать, как я должна себя вести, что чувствовать и вообще. Да, сегодня меня не сломали. Отчасти дело в том проклятом заклинании, но отчасти, детектив, в том, что из всех изнасилований это не самое худшее. Эйлин сказала, что меня грубо изнасиловали. Ну, она юрист. Я могу простить ей выбор слов, но она не может знать, что они значат. Она не видела, что может сделать мужчина с женщиной, когда действительно хочет сделать ей больно. Я видела грубые изнасилования, детектив, и то, что было сегодня ночью, грубым не было. Но если я не истекаю кровью и лицо мое не стало неузнаваемым под слоем синяков, это еще не значит, что изнасилования не было.
Что-то мелькнуло у него в глазах – я не смогла понять что, – и туг же они стали опять ничего не выражающими.
– Это было с вами не в первый раз? – тихо и сочувственно спросил он.
Я смотрела в пол, боясь встретиться взглядом с Алверой.
– Не со мной, детектив, – ответила я.
– С подругой, – сказал он все так же тихо и понимающе.
Я подняла глаза, и вдруг это сочувствие в глазах почти заставило меня ему поверить. Почти. Я вспомнила кровавую маску, в которую превратилось лицо Кеелин, глаз, повисший на щеке. Если бы у нее был нос, он был бы сломан, но мать ее была брауни, а у них человеческих носов нет. Три из ее четырех рук торчали под неестественным углом, как сломанные ножки паука. Ни один целитель-сидхе не решился бы возложить на нее руки, потому что она была на пороге смерти, а сидхе не стану рисковать жизнью ради брауни-гоблинской полукровки. Мой отец отвез ее в человеческую больницу и сообщил властям о нападении. Мой отец был Принцем Пламени и Плоти, и даже его сестра-королева его побаивалась, поэтому его не наказали за привлечение людей к делам фейри. Это было зарегистрировано и я могла об этом говорить, не страшась наказания. Как приятно было в эту ночь наконец-то сказать полную правду.
