— Так мы можем… — Элия моргала недоверчиво. — Можем уйти?
— А что нам помешает? — (Ну, разве что наглухо запертая решетка, в которую он сгоряча влепился.) — Как вошли, так и выйдем. Вон через тот пролом в стене…
— Чем некроманты схожи с земляными магами? — риторически вопрошал дядя, обминая длинными мосластыми пальцами воздух вокруг обомлевшей селянки, что пришла ночью за помощью. — Тем, что они, как и мы, предпочитают иметь дело с вещами материальными. Возьмем любое проклятие… Что это, как не материализовавшаяся воля человека? Его желание, воплотившееся в определенную форму. Порча, сглаз, приворот… Наше дело лишь усилить воздействие… Тихо, глупая! — осадил он дернувшуюся от такого обещания тетку. — Хуже не сделается. Хуже некуда, — дядя подмигнул сидевшему напротив и жадно внимавшему Брюсу.
Тот и сам видел, что хуже некуда. Под пальцами дяди вокруг растрепанной головы незнакомой тетки шевелились все сгущающиеся грязно-серые протуберанцы, будто кто-то посадил ей на макушку медузу.
„Зломаета… — послушно раскрылась книга на нужной странице. (В памяти, конечно! Он бы в жизни не сознался, что трогал дядину собственность.) — Просторечное название „чернушница“. Подсаживается обычно близкими людьми, часто по скудоумию и злобе, реже случайно. В легких случаях сходит сама через день-другой. В сложных требует магической коррекции…“
У селянки был легкий случай, „медуза“ вяло колыхалась, едва шевеля отростками. Хуже некуда — это в том смысле, что худшее уже позади. Дядя ловко снял ее с теткиной головы и брезгливо сбросил в подставленную тряпицу.
Тетка выпучила глаза, таращась на дымчатый, мерзко шевелящийся клок.
— Коли видишь напасть, так с ней и сладить легче, верно? В огонь ее! Сама кидай, ну!
Селянка подхватилась, швырнула комок вместе с тряпицей в огонь, судорожно обтерла руки о живот. Потом разулыбалась щербато: „Полегчало, батюшка…“
Брюс тоже улыбался, глядя, как дядя принимает из рук позабывшей о своих горестях селянки мелкую монетку…»
…Он тряхнул головой, избавляясь от непрошеных воспоминаний. Снова повел скрюченными пальцами в воздухе, словно выгребая из золотистой воды грязные космы. Пальцы слегка онемели.
— Гадость какая, — с чувством прокомментировала Элия, отступая.
— Не волнуйся, это не больно, — Брюс брезгливо отряхнул руки, машинально поискал глазами источник воды. Текущая вода лучше всего уносит негатив. Но рядом только злорадно скалил клыки мраморный вепрь.
Пока Брюс занимался подготовкой, Элия молчала. Это должно было насторожить, но необходимость все верно вспомнить, чтобы не ошибиться с заклятием, поглотила его полностью, так что встрепенулся он лишь когда было поздно.
— Ну что, готова? — жизнерадостно осведомился Брюс, повернувшись к девушке. Та бродила поодаль, привычно теребя измочаленный кончик косы. Слегка подросшая тень волоклась за ней и на неровной брусчатке тоже выглядела помятой.
— Когда я спросила, можешь ли ты избавить от проклятия весь замок, ты не сказал нет.
Брюс похолодел. Примолкшие было замковые тени тоже притихли и их безостановочный хоровод замедлился.
— Скажи честно, ты можешь снять проклятие с замка?
— Я… — Хотелось солгать, но она смотрела так бесхитростно и испытующе, что ложь встала поперек горла коркой. Удалось лишь выдавить неопределенное: — Ты же помнишь, я сам не знаю, что именно могу.
— Ты должен попробовать.
— Должен? — разозлился Брюс. — Не так давно ты сама дала мне вольную. Теперь я никому ничего не должен.
— Мы не можем уйти.
— Почему?!
— Нужно помочь этим несчастным.
Задохнувшись в первые мгновения (ругань толклась в глотке вперемешку с мучительным стоном), Брюс все же взял себя в руки и как можно спокойнее осведомился:
— Ты хочешь помочь этим несчастным? Тем, которые хладнокровно травили людей ради развлечения? Тем, которые промолчали, когда на их глазах убивали других бедолаг? Тем, которые затащили нас сюда, хотя понимали, что нам скорее всего здесь тоже грозит смерть?
Не выдержав, он схватил не сопротивляющуюся Элию за руку и поволок за угол, туда, где прикорнули в дверной нише два скелета.
— Взгляни! Это наши предшественники. Их тоже зазвали сюда эти «несчастные». Века прошли, а они ничуть не изменились! И ты хочешь их спасти?
Элия не слушала его. Страдальчески заломив брови, она глядела на почти рассыпавшихся покойников. И Брюс понял, что совершил крупную ошибку. Не надо было ей их показывать.
— Они, наверное, могли уйти, — тихо произнесла Элия. — Смотри, их одежда бедна, вряд ли они при жизни совершили что-то, что убило бы их за воротами. Но они остались. Почему?
— Откуда мне знать, — Брюс угрюмо набычился.
— Что они боялись потерять в себе, что предпочли остаться здесь навсегда?
Бесполезно взывать к ее разуму. Девочка читала слишком много романтических книжек. Некому было заниматься ее воспитанием. А теперь поздно.
— Если мы уйдем и не поможем им, то часть наша останется здесь. Может быть, лучшая часть. Мы станем другими. И проклятие все равно сработает.
Брюс закрыл глаза, мысленно пересчитал десяток воображаемых вываранов, потом смирился.
…Из каких элементов состоит наша повседневная действительность? Из того, что мы уже совершили, что есть наша опора и уверенность, что есть почва у нас под ногами. А еще из того, что мы желаем, о чем мечтаем, что бесплотно, но жизненно важно и без этого мы задыхаемся, как без воздуха. Или из того, что мы творим, чем горим, что меняем в окружающем мире, прожигая пути, отливая новые формы, сплавляя и соединяя чужеродное, согревая тех, кто рядом, как огонь. И, наверное, из того, что вокруг нас — быстротечное, изменчивое, как вода. Что напоит нас, или утопит в избытке, растворит без следа…
* * *
— Хм-м… Ты уверена, что готова мне это доверить? Как-то у меня с серьезным колдовством не очень… Взять хотя бы последний раз.
— У тебя все получится! — с фальшивым энтузиазмом заверила Элия, только что не подталкивая Брюса в спину.
Замковые тени тоже не отставали, бурно нашептывали сразу в оба уха нечто радостное и ободряющее. От их натиска Брюс уже через несколько минут ощутил себя индюком из сказки, которого обмазывают глиной и пихают в огонь, обещая, что оттуда он выйдет золотым.
В сказке индюк вернулся в аппетитно-золотистой поджаристой корочке на радость доброхотам.
Вздохнув, Брюс зажмурился — перед внутренним взором громадина замка стала похожей на краюху черствого хлеба, лежащую на гнилом сыре с дырками. Земля под фундаментом была клеклой, испещренной кавернами. На таком непрочном слое и избушке из хвороста не устоять, но замок держался. Наверное, на одном проклятии и держался.
