– О чем говорится в ваших повестях о Первых Хозяевах? – спросил я.
– Они рассказывают, что Первые Хозяева создали наших предков, налагая заклинания на их мозги и формируя их тела так, что они могли думать и ходить, как люди. Некоторое время наше племя – народ Пурхи, и другое племя – народ Хага – жили вместе в городе Первых Хозяев, служа им и принося себя в жертву для их магических целей.
Это показалось мне наиболее ужасной формой вивисекции. Я перевел рассказ девушки на более научный язык. Первые Хозяева усвоили науку от еще более древней расы. Они применили ее, наверное, путем какого-то тонкого хирургического вмешательства для создания человекообразных существ из кошек и собак. Потом эти создания использовались в качестве рабов и подопытных животных.
– А что случилось потом? – спросил я. – Как эти три народа разделились?
– Это трудно понять, – она наморщила лоб. – Но мысли Первых Хозяев все больше и больше замыкались на себе. Магия, которую они открыли, принося нас в жертву, была применена к их собственным телам и мозгам. И они стали как… как животные. Ими овладело безумие. Они покинули свой город и улетели в пещеры в горах далеко отсюда. Но каждые пятьсот шати они возвращаются к Хрустальной Яме, созданной либо ими самими, либо древними, которым они служили, за питанием.
– Что является их обычной пищей? – спросил я.
– Мы, – мрачно ответила она.
Я почувствовал отвращение. Я мог частично понять психологию, позволяющую собаколюдям Хага приносить чужаков в жертву своим странным хозяевам, но можно было только ненавидеть психологию, позволяющую им отдавать в пищу своих кузенов.
– Они едят народ Пурхи! – содрогнулся я.
– Не только Пурхи, – покачала головой она. – Лишь когда нас захватывают в плен. Когда у них нет пленников, они отбирают среди своих самых слабых, чтобы снабдить пищей Первых Хозяев.
– Но что же побуждает их совершать такие страшные преступления? – ахнул я.
Ответ девушки был прост и показался мне очень глубоким:
– Страх.
Я кивнул, гадая, не являлось ли это чувство существенной причиной большинства зол. Разве не были все политические системы, все искусство, все человеческие действия направлены к созданию ценного чувства безопасности? Именно страх порождал безумие, порождал войны. Страх на самом деле порождал то, чего мы больше всего и страшились. Не потому ли восхваляли бесстрашного человека – потому что он не представлял угрозы для других? Наверное, хотя существует много видов бесстрашия, и полное бесстрашие порождало цельного человека – человека, не нуждавшегося в демонстрации своего бесстрашия. Фактически оказывается, что истинный герой – это невоспетый герой.
– Но вас в одном из племен гораздо больше, чем Первых Хозяев, – сказал я. – Почему вы не соберетесь вместе и не разобьете их?
– Страх, вызываемый Первыми Хозяевами, порожден не их численностью, – ответила она. – И не их физическими особенностями. Хотя это и может иметь какое-то отношение. Страх лежит глубже, я не могу это объяснить.
Я подумал, что скорее всего понял, что она имеет в виду. На Земле мы называем это простым термином. Мы называем это страхом перед неизвестным.
Иногда это страх мужчины перед женщиной, которую он не может понять; иногда это страх человека перед чужаком – человеком иного типа, или даже из другой части его собственной страны. Иногда это страх перед машинами, которыми он манипулирует. Отсутствие понимания либо на личном уровне, либо на более общем, создает подозрение и страх. Именно их страх, подумал я, а не их происхождение, сделал собаколюдей меньше, чем люди.
Я сказал кое-что из этих размышлений девушке, и она понимающе кивнула.
– Я думаю, ты прав, – сказала она. – Наверное, именно поэтому мы выжили и развиваемся, а собаколюди катятся все дальше и дальше вниз, становясь все больше похожими на своих предков.
Я поразился ее быстрой сообразительности. Хотя я и колебался выносить такие суждения о животных, мне казалось, что трусливая сущность собак и смелая сущность кошек может отразиться на развившихся из них видах. Таким образом, я не мог так уж сильно винить собаколюдей за их жестокость, хотя это и не приглушало мою глубокую ненависть к тому, чем они стали. Потому что, думал я, точно так же, как могут быть и смелые собаки – на Земле есть много рассказов про них – так и эти люди могли однажды обрести смелость.
Я оптимист, и мне пришло в голову, что точно так же, как я могу найти в конце концов средство исцелить чуму, заразившую Кенд-Амрид, я, может, также смогу помочь собаколюдям уничтожить причину их страха – ибо для Первых Хозяев, разумеется, не существовало никакой надежды. Они были злом.
Зло – всего-навсего еще одно слово для обозначения того, чего мы страшимся. Обратитесь к библии, если желаете убедиться в страхе перед женщинами, побудившем древних пророков назвать их злом. А зло порождает зло. Уничтожьте первоисточник, и будет надежда для остального.
Я опять пересказал кое-что из этих умозаключений девушке-кошке. Она нахмурилась и кивнула.
– Трудно вообще сочувствовать жителям Хага, – сказала она. – Ибо то, что они сделали с нами в прошлом – было ужасным. Но я постараюсь понять тебя, Майкл Кэйн.
Она встала с места, где сидела передо мной, скрестив ноги.
– Мое имя – Фаса, – представилась она. – Пойдем, посмотришь, где мы живем.
Она вывела меня из здания, где я лежал в полутьме и был не в состоянии четко рассмотреть построенный среди леса миниатюрный городок. Ни одно дерево не было срублено при постройке этого города кошачьим народом.
Он сливался с лесом, предлагая таким образом куда более хитрую защиту, чем общепринятые изгороди и частоколы, применяемые большинством живущих в джунглях племен.
Жилища были только одно-двухэтажные, сделанные из глины, но глина была обработана очень красиво. Здесь имелись крошечные шпили и минареты, разрисованные бледными замечательными красками, смешивая приятные формы и цвета с выдумкой природы.
У меня будто пелена спала с мозга, когда я увидел это зрелище, и Фаса, посмотрев на меня, пришла в восторг, видя, что я заворожен красотой поселения.
– Тебе нравится?
– Очень нравится! – с энтузиазмом ответил я. Этот поселок больше, чем все, увиденное мною на Марсе, напоминал мне Варналь, Город Зеленых Туманов. Он обладал тем же ароматом покоя – полного жизни покоя, если угодно, который заставлял чувствовать меня в Варнале так уютно и непринужденно.
– Вы – народ с художественным вкусом, – сказал я, дотронувшись до все еще висевшего у меня на боку меча. – Я сразу понял это, когда ты принесла нам мечи.
– Стараемся, – ответила она. – Иногда я думаю, что если сделать приятным окружение, оно поможет душе.
