Фабрис Колен - По вашему желанию

Во всяком случае, у меня теперь были другие заботы. С помощью Пруди я провел весь следующий вечер, переоборудуя мою гостиную в кабинет для приема клиентов. Для этого потребовалось несколько элементарных мероприятий. Подвинуть диван к стенке, купить ковер, убрать этот странный подсвечник, за который так цеплялась Катей (спасибо, есть чулан), передвинуть мой письменный стол, подобрать солидный костюм, надраить кафель и объяснить Глоину Мак-Коугху, что ему отныне запрещено разгуливать по дому в пижаме цвета зеленых яблок до самого полудня.

На следующее утро я уже был готов принять своего первого клиента.

Сидя за письменным столом, надев рубашку с откидным воротничком, галстук с большим узлом и брюки, которые были наиболее мне к лицу, я приладил монокль и три раза прочистил горло. Передо мной лежала открытая большая тетрадь в кожаном переплете. Я проверил прическу. Все прекрасно.

— Приглашай, Пруди.

Дверь открылась, и в нее вошла моя первая пациентка, человек.

Я собрался было кое-что возразить, но она не дала мне опомниться.

— Должна вас предупредить, что я такая же пациентка, как и все остальные, — поспешила сообщить она. — Вот ваши двадцать ливров.

И бросила мне на стол две смятые банкноты.

— Скандально высокие цены, — просвистела женщина. — Поздравлений не будет.

— Но…

— Куда можно сесть?

Я кивнул в сторону дивана.

— Вы не делаете своим пациентам никаких подсказок, — резко заметила она. — И только сегодня начали свою деятельность. Вы, что, принимаете меня за идиотку?

Я отрицательно помотал головой.

— Хорошо, — сказала женщина и разгладила полы своего измятого платья. — Я пришла, чтобы поговорить.

— Да?

— Мы будем говорить о печали матери молодого человека.

— Что…

— Очевидно, эта та тема, которую вам будет трудно понять. Мать, испытывающая привязанность к своему единственному сыну. Можете ли вы себе представить более жестокие мучения?

— На самом деле…

— Я много об этом думаю. Знаете ли вы, сколько времени мой единственный сын уже не навещал меня?

— Т… три месяца?

— Четыре месяца, две недели и пять дней, — заявила она тоном, не требующим ответа. — За это время я могла десять раз умереть, и он бы об этом даже не узнал. К тому же я не уверена, что он вообще обо мне заботится. Вы говорите — цветы?

— Но я не…

— Надеюсь, вы шутите. Он никогда не посылал мне цветов. Ни единого раза, за все пять лет с того момента, как уехал от меня. Письмо, открытка, просто сообщение, в котором бы говорилось, что он обо мне думает? Вы только послушайте.

— Мама, я вас прошу…

— Мама? Я не ослышалась: «мама»? Но тот, кто говорит «мама», должен быть «сыном», не так ли?

Она с поджатыми губами огляделась по сторонам.

— Но я не вижу здесь сына. А вы, вы видите?

Я встал и схватил купюры.

— Мама. Мне не нужны твои деньги. Это… Это моя работа, вот здесь, ты это понимаешь?

Она в упор посмотрела на меня.

— Не зовите меня «мама», маленькое неблагодарное существо. Я тебе не мать. Я такая же пациентка, как и все остальные, и я хочу, чтобы меня лечили, как это обещано в объявлении.

Я снова сел за стол, вздохнул и обмакнул перо в чернильницу.

Первая страница моей тетради была девственно чиста.

Мама.

Написал я и нахмурил брови. Я чувствовал на себе взгляд матери: безжалостный, полный тяжелых упреков.

— Полагаю, это потерянное время не будет вычтено из общей платы, — вздохнула она. — Ради святой Троицы, кто обставлял эту гостиную?

— Кто же, кроме меня? — ответил я и улыбнулся, чувствуя, что настал приятный момент.

Сидя на замшелой скамейке кладбища Верихайгейт (которое при дневном свете выглядело как и все прочие кладбища), Мордайкен в тени покрытой снегом ели кидал пригоршни крошек от пирожного содружеству черных воронов.

Кар, выражали свой энтузиазм птицы. Кар, кар, кар.

Так как в его венах не было ни капли крови гномов, барон был не способен понять то, что те пытались ему высказать. Однако зычный, мерцающий смысл их речи был совсем простой.

Быстрее. Быстрее, быстрее, быстрее.

— Малютки вы мои, малютки, — вздохнул барон и посмотрел на рассеивающиеся в небе облака.

Если так будет продолжаться, то вполне возможно, что во второй половине дня настанет ясная погода. Клубы оставшегося тумана фильтровали свет и превращали его в лазурные полосы, позолоченные по краям, а очень легкий ветерок шептал беззаботные глупости.

Внизу, вдали, на сколько хватало глаз, простирался Ньюдон: бесконечный, мерцающий. Его изящные башенки поднимались к облакам, сады и леса сверкали белизной под зимним покровом.

Барон Мордайкен нахмурил брови. Сейчас он выполнял задание.

— Мне нужна троица, — объяснила ему королева. — Человек, гном и эльф. Ты должен найти их мне как можно быстрее.

— Это будет не так уж тру…

— Но! — перебило его Ее обильное величество, — эта троица должна отвечать трем вполне определенным условиям.

Опа, подумал барон.

— Понятно, — ответил он.

Королева на каблуках развернулась к городу.

— Это меня очень удивляет. А сейчас, запомни хорошенько все, что тебе будет сказано. Эта троица, которую я тебя прошу отыскать, должна быть полной противоположностью тем трем принципиальным элементам, которые олицетворяют Три Матери.

Барон нахмурил брови.

— Первый должен быть противоположен Природе. В нем не должно быть ничего напоминающего Природу. Я хочу получить насмешку над всеми законами природы, ты меня слышишь? Аномалию. Контрпример. Чем более он будет поразителен, тем лучше.

Мордайкен кивнул.

— Если я правильно понял, то это, скорее всего, будет карлик.

— Да, именно карлик. Неоспоримо и определенно карлик. Но карлик, донельзя не соответствующий магии Природы. В каком-то смысле, карлик только по названию.

— Как по названию?

— Это в переносном смысле. Хорошо. Второй должен точно так же быть не в ладах с искусством иллюзионизма. Очень плохой иллюзионист. Неисправимый. Чтобы он даже не мог вынуть кролика из своей шляпы. Ты следишь за мной?

— Эльф?

— Именно! Нулевой эльф.

— Понял.

— Эльф, про которого Мать Магия может сказать: хе, хе, хе, вот вам большие остроконечные уши, это мой народец, но как можно такое объяснить? Чего-то в нем не хватает, чего-то в нем ужасно недостает.

— Но тем не менее это эльф.

— Тем не менее эльф. А что касается третьей жертвы…

— Жертвы? — переспросил барон.

— Да, ну ладно, это просто такое выражение.