Когда Ксанта наконец далеко за полночь вернулась в свою комнату, то обнаружила на столе целое блюдо с разными яствами: пирожками, печеньем, засахаренными орехами — и два высоких бокала с ликерами, искусно уложенными кольцами: на дне темно-синее кольцо черничного ликера, далее — светло-зеленое мятного, желтое — грушевого, оранжевое — персикового, и наконец — темно-красное малинового. Дарисса мирно спала, а потому не было никакой возможности узнать, откуда вся эта роскошь. Есть Ксанте не хотелось, но она с удовольствием выцедила свой бокал, залезла в постель, а потом не удержалась и ухватила с подноса пирожок, просто для того, чтобы проверить, не с рыбой ли он. Ей пришла в голову безумная мысль, что это Гесихия, ее богиня, решила наконец позаботится о своей жрице и отблагодарить за отлично проделанную работу. Пирожок оказался с печенкой и грибами, и Ксанта некоторое время размышляла, можно ли считать это знаком, а если да, то каким. С этой мыслью она и уснула.
Вскоре загадка разрешилась, так как еще до рассвета в комнату торжественно вплыла Клотта с кувшином в одной руке и с накрытым салфеткой блюдом в другой.
— Вы поспите еще, красавицы мои, поспите немного, — приговаривала она. — Я вам тут оладушек немного испекла с медом и вина согрела, думаю, как проснетесь, так горяченького поедите. На улице-то холод, как бы, думаю, вы не замерзли. Вы спите пока, спите, потом злыдень этот пошлет всех будить, да на праздник свой гнать. А во дворе-то холод собачий. Как раз перед этим горяченького поесть хорошо. Мед-то у нас цветочный. Да вы спите пока, я скоренько.
Заметив, что Ксанта продрала наконец глаза и села на постели, Кло-та поставила на стол и кувшин, и блюдо, поклонилась жрицам в пояс и сказала, прижимая руки к груди:
— Уж какое вам спасибо большое! Наконец хоть какая-то управа нашлась на эту задерихвостку и ее недоноска. Вот не хочу ничего дурного сказать. А Лах этот — наглый парень с самого рождения был. Родился-то он семимесячный, а уже большой да голосистый, как будто сразу знал, кто тут хозяином будет. Никогда не видела, чтобы семимесячные такими большими рождались. А вы кушайте, кушайте, скоро уж этот их праздник проклятый начнется.
— Что еще за праздник? — простонала Дарисса, высовывая голову из-под одеяла.
— Ой, и вы проснулись! — изумилась Клота. — Так я вам спасибо пришла сказать, за то что вы вчера для моего бедного мальчика сделали. А праздник-то? Ну этот дурак старый, Кервальс, его светлость, распорядился-таки свою церемонию с утра проводить. Видать, опять ему эта муха неугомонная всю ночь в уши жужжала. Ну ничего, так даже и лучше может, теперь, когда все правду скажут, каждый поймет, что болван старый совсем из ума выжил, а эта лиса льстивая с ее недоноском его все на дурное науськивают. Ничего, найдем на них управу. Уж такое вам, красавицы мои, спасибо, что и не знаю, как сказать.
Церемония введения Лаха в наследство начинается затемно — в холодных серых сумерках жрецы бредут через двор к открытому святилищу Четырех богов, где уже стоят Кервальс и Лах. Полотенце Дейи (которое Ксанте привычнее назвать Мечом Шелама), вероятно, разливает свой волшебный свет где-то над их головами, но подтвердить это нечем — облака лежат плотной слоистой пеленой и едва не спускаются на землю. Дождь сегодня мелкий, даже мельчайший, — вуаль капель почти нежно ложится на лица и на одежду, воздух влажен и пропитан ароматами осени, хоть выжимай. Ксанта ощущает мгновенную тоску по холодным серым полям своей юности и вдруг понимает, как устала она крутиться среди людей, как устала быть любопытной, внимательной и всепонимающей. Нет слов, холод, голод и нужда утомляют гораздо сильнее, но все равно она бы сейчас многое отдала за день одиночества среди осенних холмов и деревьев, в глубине их великолепного молчания и равнодушия. Однако она хорошо знает, что любое человеческое существо склонно мечтать, а мечты человеческих существ склонны не исполняться или исполняться в самый неподходящий момент. Ксанта предпочитает первое.
Святилище — это всего лишь большая ниша в каменной стене замка. Ее подпирают с четырех углов четыре деревянных столба с вырезанными на них фигурами Айда, Аэты, Дея и Дариссы. Руки богов протянуты вверх, по балкам перекрытий, превращаются в ветви деревьев и сплетаются под потолком над головами молящихся. Тамо рассказывал жрицам, что прежде на месте Четырех стояли Бог-Кабан, Бог-Лосось, Женщина-Овца и Женщина-Яблоня, и ему, Тамо, вместе с местными древоделами пришлось потратить немало сил, чтобы согласно распоряжению Кервальса приспособить святилище к новому культу. Ниша хорошо освещена факелами, но почти не защищена от холода и ветра. Жрецы стучат зубами и выглядят не слишком празднично. Кервальс мрачнее тучи.
Совсем уж несладко приходится гостям, собравшимся во дворе замка. На праздник созвали и замковую челядь, и видных людей из ближайших деревень — старост, присяжников, блюстителей чистоты, в чьи обязанности входит каждую осень пробовать молодые вино и эль. Теперь эти бедняги в парадных рубашках, кожаных штанах и жилетах на овчине, в шапках, валяных из шерсти, или коротких накидках с капюшонами толкутся прямо под дождем и наверняка клянут про себя на все лады господскую милость. Впрочем, важность события осознают все и ведут себя тихо и достойно.
Только жриц греют оладьи и вино Клоты, а юного наследника — сшитые материнскими руками жилет и плащ на кунице. У Ксанты впервые есть возможность увидеть вблизи второго сына Кервальса, и ей положительно нравится его лицо — совсем еще детское, открытое. А улыбка такая искренняя и заразительная, что решительно невозможно не улыбнуться в ответ.
А еще есть музыка Ликорис. Ибо она снова играет, на этот раз — на небольшом водяном органе, установленном на крытой галерее над нишей, Гедвика снова вторит ей на флейте, и музыка падает на головы собравшихся теплым, искрящимся водопадом. Ксанта уверена, что пальцы музыкантш уже покраснели и ноют от холода, но они ни разу не сбились, а музыка не стала ни на гран менее солнечной и радостной.
Сама церемония очень проста. Жрецы по очереди подходят к юноше, стоящему на одном колене, касаются его лба и груди напротив сердца, вручают-ему свой подарок и получают ответный дар от Кервальса. Может быть, кто-то (например, Дарисса) и не уверен в том, что поступает правильно, но музыка, словно невидимые перила на мосту, не дает оступиться, запутаться, потерять направление, и вся церемония и впрямь идет, как по нотам.
У Ксанты тоже есть подарок для будущего наследника — маленький калейдоскоп. Жестяная трубка, в которую вставлены три длинных узких зеркала. С одного конца трубки — маленькое стеклянное окошечко, с другого конца вставлено широкое матовое стекло, на которое набросаны крошечные осколки цветных стеклышек. Смотришь в окошечко, поворачиваешь калейдоскоп, и перед глазами вспыхивают отраженные в зеркалах бесчисленные узоры. Каждый появляется лишь на мгновенье, потом, когда трубка переворачивается, стеклышки перемещаются, и узор сменяется новым.
