– Хорошо, не на чашку чая. А как насчет эксклюзивного интервью с будущей главой банка?
От такого искушения ни один журналист не смог бы отказаться, и минуту спустя девушки уже всходили на мраморное крыльцо банкирского особняка. Джорджик, весело виляя пушистым хвостом, не спеша поспешал следом за ними.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
ЛЮДОЕДСТВО: В КАЖДОЙ ШУТКЕ ЕСТЬ ДОЛЯ ШУТКИ
За ужином обстановка была совсем безрадостной. Все, кто находились за столом, ели мало, угрюмо уткнувшись в тарелки, и даже неуклюжие попытки короля Александра развеселить своих сотрапезников никак не могли повлиять на их настроение. Скорее, наоборот.
– Кушайте, господа, – радушно потчевал Александр, – а главное, запивайте. Конечно, пьянство – дело негодное, но стаканчик старого доброго винца на сон грядущий, знаете…
Первой не выдержала госпожа Сафо:
– Это чтобы послужить одновременно и выпивкой, и закуской?
– Не понимаю, о чем вы, сударыня, – благодушно глянул на нее король.
– Ну так я вам объясню, Ваше Величество, – запальчиво вскочила поэтесса, грозно уперев ручки в полные бедра, но король жестом усадил ее на место:
– Не нужно, не нужно, Ну зачем такие мрачные мысли? Может быть, нынче ночью, гм, ничего и не произойдет… Перси, налей мне вина!
Паж, внимательно наблюдавший за госпожой Сафо и прочими, кто был за столом, вздрогнул и, конечно же, опять пролил мимо.
– Ну, за ваше здоровье, господа! – поднял кубок Александр. – И чтобы нынешняя ночь прошла спокойно.
– Предупреждаю, что со мной это дело не пройдет! – вдруг заявила доселе молчавшая донна Клара. – И если господин людоед сунется ко мне в опочивальню…
– То сам будет съеден! – докончил мысль синьор Данте.
– Я предупредила! – высокомерно бросила донна Клара, окинув всех пламенным взором черных очей.
– Такова есть наша жизнь, – философически заметил Иоганн Вольфгангович. – Сначала мы кого-то кушаем, а потом червячки кушают нас.
(Елизавета Абаринова-Кожухова, "Дверь в преисподнюю")
Хотя господин Семенов уже второй месяц временно исполнял обязанности главы банка, привычки он сохранил самые демократические. К примеру, обедать Григорий Алексеич продолжал в банковском буфете, где любой сотрудник мог запросто к нему обратиться со своими вопросами.
На сей раз Григорий Алексеич обедал в обществе Герхарда Бернгардовича Мюллера, который все более осваивался и в Шушаковском учреждении, да и за его пределами. Поглощая вареники с вишнями, Герхард Бернгардович увлеченно рассказывал Григорию Алексеичу о своих успехах в театре: режиссер Святослав Иваныч был очень доволен им в "Ревизоре" и уже намекал, что если бы герр Мюллер задержался в городе подольше, то вполне мог бы сыграть Мефистофеля в намечаемой постановке гетевского "Фауста".
– Ну так оставайтесь, Герхард Бернгардович, куда вам торопиться? – подхватил Григорий Алексеич. – Вот скажите, вам в вашей Германии кто-нибудь предлагал сыграть Мефистофеля?
– И бин не артист, а работник банк, – резонно возразил Мюллер.
– А разве одно другому помеха? Ну ладно, я вам открою то, что пока что не для широкой огласки. – Григорий Алексеич огляделся, не подслушивают ли. – На днях наш банк возглавит Ольга Ивановна Шушакова, наследница покойного Ивана Владимировича, после чего в должности управляющего делами она утвердит вашего покорного слугу. А вас, дорогой Герхард Бернгардович, мы с Ольгой Ивановной хотели бы видеть на посту советника по зарубежным связям!
– Менья? Затшем? – изумился господин Мюллер.
– Затем, что вы толковый специалист, – объяснил Семенов. – Да не беспокойтесь, друг мой, с вашим руководством я уже договорился, и как только пожелаете, то сможете вернуться к себе в Штутгарт на прежнюю должность… Хотя я бы на вашем месте домой особо не торопился. Ну вот кто вы у себя на родине? – продолжал искушать будущий управляющий. – Обычный клерк, каких много. Ну, может быть, лет через десять сделаетесь каким-нибудь столоначальником, а там, глядишь, и до пенсии недалеко. А здесь… Да вы сами видите! – Семенов заговорщически прищурился. – А девушки у нас – вашим не чета. И вообще, Герхард Бернгардович, ежели вы не согласитесь, что девушки нашего города – самые красивые в мире, то вы мой злейший враг. Да вот взгляните – разве это не прелесть?
Последние слова относились к Любочке – секретарше покойного Ивана Владимировича, перешедшей "по наследству" к Григорию Алексеичу. Она уже с минуту стояла возле столика и, улыбаясь, слушала, как Семенов уговаривал господина Мюллера остаться.
– Григорий Алексеич, только что принесли почту, – Любочка положила перед шефом стопку писем, а одно послание подала Мюллеру: – Это для вас, Гер… Хер… Бер…
Так и не выговорив трудного имени, Любочка отошла от столика, звонко цокая туфельками на высоких каблучках.
– Да вот хоть Любочка – чем не невеста? – говорил Григорий Алексеич, покамест потенциальный жених распечатывал конверт. – И умница, и красавица, а что про нее гуторят, будто с Иваном Владимировичем шуры-муры крутила, то вы не верьте, это все из зависти… Ах, что с вами, Герхард Бернгардович?
Мюллер резко выскочил из-за стола и, прикрывая рот, побежал прочь из буфета.
– Неужто варениками, бедняга, объелся? – озабоченно вздохнул Семенов. – Вот уж верно говорят: что одним здорово, то другим – смерть.
Через несколько минут господин Мюллер вернулся. Бледный и тяжело дыша, он плюхнулся за столик напротив господина Семенова и молча пододвинул к нему письмо.
Григорий Алексеич негромко, но с выражением зачитал:
– "Многоуважаемый Герхард Бернгардович! Извещаем Вас, что котлетки по-киевски, которыми Вы вчера обедали, были изготовлены из человеческого мяса. Впредь будьте более разборчивы в еде. С наилучшими пожеланиями, Ваш искренний доброжелатель". – Григорий Алексеич рассмеялся и положил послание на стол. – Да ну что вы, Герхард Бернгардович, не берите в голову. Есть у нас тут в банке шутники, меня тоже сколько раз по-всякому разыгрывали, и ничего – жив-здоров. Главное, воспринимайте все это с юмором.
– Дас ист отшень глюпий шутка, – проворчал Мюллер, понемногу приходя в себя.
– Да уж, шутка не из удачных, – согласился Григорий Алексеич. – Думаю, что доморощенный юморист решил вас "подколоть" тем, что один ваш соотечественник съел другого человека, причем с его же согласия.
– Мне есть стыдно, что он мой сооче… что у меня и он айн фатерлянд! – не без пафоса заявил Герхард Бернгардович.
– Ну не волнуйтесь вы так, – принялся успокаивать Григорий Алексеич. – Мне так же само бывает неловко, когда я слушаю в новостях о том, что происходит в моей стране. Так что забудьте об этой глупой записке, и если что-то похожее получите, то выбрасывайте в мусорник, не глядя.
