— Он — не дурак. — я вздохнула. — Но чрезмерное любопытство когда-нибудь доведет его до проблем.
— И вы это терпите? — вопрос Сарена прозвучал как констатация факта.
— Я могу проявлять бездну терпения и понимания, особенно по отношению к некоторым… людям.
Сарен только качнул головой, давая понять, что понял мою позицию.
— Закончил формирование Лабиринта?
В ответ — спокойный кивок. Сарен сел, поджал одну ногу, положил руку на колено, чуть склонил голову набок, с каким-то странным интересом за нами наблюдая. Я видела, как перемещался его взгляд, перебегая то на Найлуса, то на Гарруса, то на меня.
Что-то в нем изменилось. Какая-то мелочь, кардинально его поменявшая. Исчезла настороженность, постоянные сомнения и задумчивость сменились твердой уверенностью принятого решения и сделанных выводов. Он расслабился и успокоился. Перестал искать скрытые смыслы в наших действиях и словах.
— Ты меня впечатлил. Самостоятельно остановить распад и восстановить разрушенное… Не каждому дано.
Мандибулы дернулись в легкой усмешке.
— Так уж самостоятельно?
Я приподняла бровь в немом вопросе.
— Сложно не обратить внимание, когда неподъемные блоки внезапно встают на свои места. — усмешка стала явнее.
— Небольшая помощь — это всего лишь небольшая помощь. — отмахнувшись, сказала я. — Там, где ты не мог справиться самостоятельно, или это потребовало бы неоправданных затрат сил и времени. Все остальное сделал ты сам.
Сарен медленно кивнул. Сколько раз я уже видела этот особый, словно замедленный во времени кивок, когда голова чуть заметно склоняется набок в зависимости от эмоциональной и смысловой окраски жеста. Вот как сейчас: легкий наклон вправо. Он — признает мою правоту, в жесте — проявление приязни и уважение.
— Зачем ты сломал Якорь? — Найлус хмуро смотрел на названного брата.
Синие глаза потемнели, Сарен заметно напрягся.
— Я сделал опасный выбор. Тот, который мне подсказывала логика. — он неопределенно качнул кистью лежащей на колене руки. — Неправильный выбор.
— И ты решился его просто сломать?
— Ошибки следует исправлять сразу. — ответил Сарен, пристально глядя в глаза Найлуса. — До того, как они превратятся в проблему.
— Якорь не успел укрепиться и прирасти намертво? — спросила я.
— Нет. Я понял свою ошибку до того, как его формирование было завершено. — небрежное пожатие широких плеч, словно он говорил о плохой погоде где-то на планете на задворках вселенной.
— Ты говорил о выборе. — осторожно спросила я. — У тебя есть другой вариант?
— Есть.
Нетипичное поведение Сарена меня напрягало. Слишком он добродушный, покладистый и спокойный, слишком легко реагирует на происходящее. Он определенно принял какое-то решение, и сейчас отслеживает нашу реакцию, пытается что-то понять… убедиться? Подтвердить какие-то свои выводы? Или прийти к окончательному решению, после которого последует немедленное исполнение?
— Это — радует… — осторожно ответила я.
— Сомневаюсь, что это тебя порадует. — иссеченные шрамами мандибулы дернулись в легкой усмешке. В эмоциях — тревожное спокойствие.
Впервые мне так сильно захотелось просто взять и посмотреть, что за мысли крутятся в его голове. Сейчас, после возведения Лабиринта, чувствительность разума разогнана до нереальных высот, временно, пока не окрепнет защита. Сарен мгновенно почувствует сканирование… в том маловероятном случае, если я и правда решусь на такой шаг.
— Подобный ответ вызывает здравые опасения.
Хриплый вибрирующий смех. Сарен определенно получал удовольствие от этого разговора.
— Для вас — никакой угрозы.
— А для тебя?
Тихий смешок, от которого у меня волосы дыбом встали. Рука Гарруса вздрогнула, соскользнула мне на плечо и чуть заметно его сжала.
— Для меня это будет… — Сарен запнулся на половине фразы, — необычный опыт.
— Тогда в чем подвох?
В синих глазах на какие-то доли мгновения промелькнула неуверенность и отголосок страха. Мимолетно, лишь обозначив те сомнения и долгие размышления, которые привели к этому выбору. Что-то он задумал такое, что его самого заставляет сомневаться… но — не отказаться.
— Подвох в том, что я не могу предсказать свою же реакцию. — сейчас Сарен говорил совершенно серьезно, без тени юмора. — Если при первом Якоре я мог без особых сложностей предугадать свои действия и поведение, то в этом случае… — пальцы сжались в кулак и вновь разжались. — Эффект может быть любым.
А до меня стало доходить, ЧТО он решил сделать…
— Сарен, ты же не собираешься… — я запнулась, не желая произносить вслух свою догадку.
Впрочем, этого и не потребовалось. Он прекрасно меня понял.
— Вы отдали мне право принять окончательное решение. — констатация факта и одновременно — вопрос.
— Иначе и быть не могло. — резонно заметила я.
Решение о дальнейшей своей судьбе принимать может только он сам, иначе просто не примет чужую волю. Даже если и подчинится… на какое-то время.
— Подавляющее большинство разумных предпочитают сами решать чужую судьбу. — усмехнулся он. — Так, как им удобно.
— Для этого я тебя слишком уважаю.
— Это меня и удивило. — Сарен полыхнул привычной иронией. — Обычно меня боятся или ненавидят.
— Подобный страх — унижает. Ненависть… у меня нет ни единой причины тебя ненавидеть.
— Когда я впервые тебя увидел, я думал иначе. — легкая усмешка.
— Это ты о том заседании Совета? — я приподняла бровь.
— Верно. — согласно кивнул турианец. — Полагаю, Дэвид Андерсон и посол Удина не забыли рассказать, какой я подонок?
В глазах — ирония и насмешка. Его ну совершенно не напрягало такое к нему отношение. Скорее — слегка забавляло. Он прекрасно знал, как о нем отзываются и какое сложилось мнение у разумных. И активно его использовал. Восхитительная практичность и безразличие.
— Точное определение было "беспринципный ублюдок", если тебе это интересно. — любезно подсказала я.
Найлус полыхнул гневом и глухой злостью, чуть слышно зарычав. Сарен усмехнулся, бросив короткий взгляд на братца.
— Ты ожидал чего-то иного?
— Капитан Андерсон в моем присутствии вел себя очень сдержанно. — сухо пояснил Найлус.
— Он не имел права проявить даже тени недовольства и неприязни по отношению к Спектру Совета. Зато ты мог в полной мере насладиться мнением и отношением экипажа. — я фыркнула.
Найлус помрачнел. Гаррус чуть крепче меня обнял, пыхнув яркой злостью, окрашенной желанием убивать.
