Несколько минут спустя "Дан-Энриксу" внезапно вспомнились мешочки с зернами люцера, найденные в сумке Диведа. Помимо всего прочего, те, кто разбирался в действии люцера, утверждали, что у человека, разжевавшего несколько зерен, изменяется не только физическое состояние, но и ощущение действительности. Прибегающе к помоши люцера всегда фонтанируют энергией и выглядят как люди, страстно увлеченные каким-то делом, хотя в действительности мысли у них скачут и мешаются, так что полностью сосредоточиться на чем-нибудь одном им удается только через силу. Это было как раз то, чего ему сейчас недоставало. А надрывная боль в боку давала ему вполне законный повод прибегнуть к аварскому дурману - его ведь используют для раненых. Правда, в столичных лазаретах не дают люцера в чистом виде - его измельчают и делают смесь, которую обычно называют твиссом - но ведь и больным из лазарета не предстоит таких трудов, как Риксу этим вечером…
Крикс вытащил один из свертков, развернул его и несколько секунд рассматривал горчично-желтые, мелкие зерна. Странно. Порошок, который делают из этих зерен, чтобы жечь его в жаровнях, грязно-серый, совершенно не такой, как сам люцер.
В трактатах об Айн-Рэме говорилось об одном из Призраков, который вынужден был в одиночку отбиваться от тридцати человек. Причем тот, которого он должен был убить, держался позади, надеясь, что убийца не сумеет до него добраться. Далее в трактате утверждалось, что тот Призрак разжевал двадцать зерен люцера, прорубил себе дорогу к цели и убил того, кого ему было поручено. А потом погиб - но не от рук оставшихся в живых врагов, а от того, что у него лопнуло сердце. В книге так и говорилось - "лопнуло", и Крикс тогда поежился, вообразив себе такую смерть. Значит, двадцать зерен - это очень много, даже для Призрака, который пользовался ими почти всю сознательную жизнь. Разумнее взять три или четыре.
Ладно, пусть четыре, - решил Крикс и высыпал мелкие зерна на ладонь. А потом положил их в рот и тщательно переживал, прислушиваясь к своим ощущениям.
Вкус у люцера оказался вяжущим, довольно-таки неприятным - на секунду Риксу даже захотелось выплюнуть разжеванную массу и прополоскать рот вином. Но это ощущение вскоре пропало, а по телу стало быстро разливаться странное тепло. Несколько секунд спустя Крикс с некоторым удивлением заметил, что боль в боку прошла, как будто ее не было. Одновременно с этим отступили и терзающие его мысли о мессере Иреме. Собственное положение внезапно начало казаться Риксу не таким уж безнадежным, а недавнее отчаяние - здорово преувеличенным. Южанин понимал, что это ощущение вызвано действием люцера, но оно приносило облегчение, и значит - оно того стоило.
Крикс разворошил угли в жаровне и отметил, что под действием люцера огонь кажется гораздо ярче. Краски тоже стали ярче, а звуки усилились настолько, что сейчас Рикс четко слышал не только надсадное пыхтение ростовщика, но даже дыхание спящего Льюберта.
Он чувствовал сильное сердцебиение - сказать по правде, сердце колотилось в ребра так, как будто бы решило выпрыгнуть наружу. Если бы под одурманивающим действием зерен энониец сохранил способность испытывать страх, он бы, пожалуй, испугался, но сейчас сходство его ощущений с повестью о гибели убийцы из Айн-Рэма показалось ему разве что забавным.
Потом он спустился вниз, распорядился насчет ужина и сам принес его наверх, в их комнату. Все вместе заняло у него чуть меньше часа. За это время ощущения, вызванные люцером, слегка притупились, но Крикс понимал, что он по-прежнему чувствует и ведет себя совсем не так, как обычно. А потом проснувшийся Дарнторн принялся возмущаться тем, что он воспользовался отнятым у Диведа люцером…
Крикс поморщился. В другое время он и сам был бы полностью согласен с тем, что говорил Дарнторн. Но это далеко не означало, что он сожалел о собственном поступке.
- Кто здесь? - резко окликнул часовой, повысив голос. Впрочем, за решительной интонацией явственно слышалось недоумение. Крикс отлично представлял себе, что сейчас должны видеть охраняющие коридор гвардейцы: пустую в обе стороны галерею, на которой совершенно негде спрятаться. Дозорные не могут видеть Рикса, но натренированное ухо улавливает человеческое движение даже по самым мелким, трудноуловимым шорохам. А двигаться бесшумно, как разведчики Лесного братства, способные уподобиться бесплотной тени, Крикс сейчас никак не мог. В этом крыле дворца потайные переходы очень тесные и узкие, замаскированные в толще древних стен. Как ни старайся, обязательно заденешь каменную кладку - не плечом, так ножнами, прижатыми к бедру. Теперь придется затаиться, пока часовые не уверятся, что им просто послышалось.
Вот так вот и рождаются легенды о гуляющих по замкам выжлецах. Или о том, что Альды временами возвращаются в свою столицу.
Начальник караула между тем послал кого-то из своих людей пройтись по галерее. Тот дошел до самого конца и, развернувшись, доложил:
- Никого нет, мессер. Может, крысы?..
- Обалдел? Какие крысы во дворце? Тут тебе не лабазы на Сиреневом причале, - проворчал гвардеец. - Ладно, возвращайся. Рости, держи наготове амулет. Что-то здесь неладно.
Крикс в своем укрытии едва не заскрипел зубами. Амулет! Значит, лорд Ирем все-таки добился своего… Рыцарь давно уже настаивал, чтобы Совет Ста снабдил его людей пульсарами, а те упрямились, доказывая, что на поддержание подобной магии придется тратить слишком много Силы. Видимо, после побега Дарнторна у каларийца кончилось терпение, и он сумел-таки поставить на своем, преодолев совместное сопротивление ковена магов и Валларикса.
Пульсар - штука простая, но от этого ничуть не менее опасная. Повредишь один из связанных друг с другом амулетов, и все остальные тут же начинают подавать сигнал тревоги. Крикс видел такие амулеты у приказчиков в самых богатых лавках в Верхнем городе, так что отлично представлял себе сплетенной из тонкой серебристой проволоки шарик, который сейчас наверняка уже находится в руке у Ростри. Строит только смять его, и во дворце поднимется такой переполох, что Альдам тошно станет.
Но выбора у энонийца не было. Придется все-таки рискнуть.
Крикс выждал несколько минут и осторожно двинулся вперед. При этом юноша невольно вспомнив свою службу у мессера Аденора, когда он с поразительным апломбом брался за самые сложные и рискованные поручения, желая доказать Димару, "монсеньору" и самому себе свою изобретательность и ловкость. В неполные двенадцать лет опасные дела все еще кажутся рискованной игрой. Игрой, в которой тебе обязательно будет сопутствовать удача, потому что по-другому быть просто не может. Энониец сдавленно вздохнул. Чего бы он сейчас не отдал за подобную беспечность!..
