Только калганом не пахнет: великаны-абисмо тут не растут. Далеко от Леса.
Только Неслава нету — сам же Спарк его и убил.
Только нету Сэдди Салеха — в ГадГороде остался. Нету Ярмата и угрюмого бородача Ингольма; нету Ульфа, Несхата, Огера, Таберга, и многих, многих еще…
Ратинского вороного тоже нет. Два октаго назад охотились. Мясо на зиму коптили. Не увернулся старый конь. Ратин сам едва на рога не угодил. Когда лесной бык, наконец, упал — восемь и четыре копья в нем сидело; а стрел вовсе без счета. Быка разделали и закоптили. Заслуженного вороного сожгли с почетом… Нет, пожалуй Спарк сейчас в терем не пойдет. Светло еще. Завтра снова на охоту: медведей четыре восьмерки, людей почти сотня; волков две десятки. А ежей — «без письма и числа». И всем жрать подавай. Так что — нечего завтрашний день торопить. Найди-загони-приколи-облупи-донеси-разбери-закопти — завтра работа сама догонит… Лучше Игнат прогуляется по холодку, пока время есть. Сходит к въезду. Постоит под доской, прибитой на два крепких колышка. На доске — название, которое Спарк придумал в летнее, веселое время.
Парень спускается по разъезженному проселку, прикидывая в уме: набралось ли у каменщиков достаточно щебня, чтобы замостить путь хотя бы до указателя? Потом смотрит на указатель и расплывается в улыбке. Четкими штрихами всеобщего алфавита на доске вырезано: «Лапушкин Распадок».
То-то, должно быть, икается нынче Великому Князю Логвину Грозному!
* * *
Логвин Грозный восседал на великокняжеском престоле и решал дело государственной важности. Князь выбирал наследника. Конечно, у кого сын… один, чтоб не пришлось обиженных братьев умасливать… умен и ухватист, чтоб не жалеть, что в дурные руки собранные по капельке земли уйдут… Тем, может быть, и проще.
А тут две дочери. Стало быть, наследника надо выбирать из зятьев.
У младшей дочери зять — загляденье. Сноур Нишарг, брат знаменитого посла Андрея. Не рохля: трижды набеги красноглазых отбивал, и только раз у ТопТауна помощи просил. Не дурак: за восемь лет правления земель прирастил себе почти на треть. Не жаден: дружина в золоте; да и жену балует. «А попробуй-ка дочь Князя не побалуй…» — сам себе усмехается старик, и тотчас мрачнеет: мысли переходят к старшей дочери.
С ней повезло меньше. Мало того, что девчонка вбила себе в голову нелюбовь к воинам… какой же мужчина, если не воин? А все книги, midzado da sinfaro, все оттуда лезет… Дед говорил: «Дай государству двадцать лет покоя внутреннего и внешнего, и ты его не узнаешь!» Но откуда покой возьмется, если не будет на границах мечей и щитов; если не будет дорожных застав и дозоров внутри самой державы? Если не будет лазутчиков, доносчиков, воровского сыска, показательных казней? Неужели удержатся сами по себе?
Князь ловит себя на том, что вновь загорелся яростью. Делает усилие, чтобы развести брови; расслабить лицо и плечи. На пиру лишний раз не нахмуришься. Вот старшая дочь — слева. Вот младшая — справа. Вот младший зять — напротив. Трижды по восемь лет, и три шрама на лице… Воин!
Оставить все ему?
Тем паче, что жених старшей дочери пока остается женихом. Девчонке трижды повезло. Первое, сбежала удачно: слуги верные помогли, не испугались. Второе, родичи прятали и в пути не выдали: семья честная. Третье, незадачливый жених согласился обратно взять… не особо спрашивая, где сговоренная невеста до сих пор шаталась, и по какой причине.
Но Логвин Грозный медлит с ответом. Пока с Алиенор не решено, можно младшую пару не сильно обнадеживать. Лишняя уздечка на Сноуре не помешает. Мало ли, вздумает, что тесть зажился на свете…
Только до бесконечности тянуть не будешь. А как выдашь Алиенор, наместник-то может и права на Княжество заявить. За Сноуром — его род и его земли. Сильный род, и земли богатые; но и только. За наместником — Лес. Лес, разбивший вдребезги одного из первых воевод Княжества. Лес, открывший Южный Тракт на весь год; победивший легендарную волчью охоту… плевать, что охота вроде как часть самого Леса… если лазутчик сумел верно понять и соединить подслушанное. Чужих побеждать легче, чем своих утихомиривать — а Лес управился как с родными, так с пришлыми.
И вот за такое выдать старшую дочь. Которой, по закону и обычаю, всегда причитается большая и главнейшая доля наследства. Княжеский стол причитается. Неужели Сноур стерпит? Князь улыбается. Ежику понятно, что Сноур подымет «весь род людской на зверье поганое!» И снова будут по Равнинам пылить змеи латной конницы. И вместо единого Княжества в море клинков поплывут льдинкиосколки… Будут таять, таять, пока не исчезнут совсем…
Тьфу…
Кравчий перепуганно бросается заменить кубок: миндалина, наверное, угодила в вино. Князь молчит, и кравчий машет рукой подчашему: неси-ка лучше кувшин с южным, в нем смолы поменьше.
Третьему отдать!
Старый князь вспыхивает от радости. Найти третьего наследника. А дочерям выделить приданое. И только.
Ага, и пусть этого третьего с одной стороны подсиживает Сноур и все Нишарги; а с южной границы подкусывает Лес! Как долго он усидит на княжении?
Начальник тайной службы подошел сзади, осторожно касается княжеского плеча:
— Господин?
Князь поднимает указательный палец; синим огнем подмигивает перстень. «Младшей подарю,» додумывает Логвин Лапушка последнюю мирную мысль: «Ей ко глазам пойдет!»
Затем вполоборота сдвигается к боярину и ныряет в доклад.
* * *
— Доклад представили вчера, на пиру. Да вы видели сами!
— А-а, так вот с чем Тамкар подходил… И что отец?
— А что он мог подумать? Он-то полагал, что запретит вашему… хм. хм..
— Жениху, чего ты мнешься, Ветер? Забыл, что я за него сговорена еще три лета назад?
— В общем, запретит наместнику пользоваться Трактом, и затея с лечебницей увянет сама собой. Откуда ж ему было знать, что чьелано-перевозчиков в Лесу столько! Что они перевезут всяких чудовищ со всеми их приспособлениями и мерзкими ухищрениями…
— Ты опять пил с придворным певцом. Нахватался слов.
— Добро, я коротко. Наместник привез все нужное по воздуху. Выстроил городок в долине. На отрогах сторожевые вышки. Крепость размечена, но пока не строится. Строится громадный храм: крыша полушарием на тридцати двух колоннах, и все это на высокой широкой насыпи, облицованной гранитными плитами…
— Теперь батюшка меня точно не отдаст. За этого не отдаст по вредности. За иного кого — чтобы этого на привязи держать… Что ж мне, до старости в девках вековать?… Чего скалишься? Отвечай!
— Хо-о-оть в берлогу к медведя-а-ам, лишь бы не у ба-а-атьки!
— Точно с Силеном пил. Пшел отсыпаться!
— Слушаюсь!
Алиенор прошлась по комнате туда и сюда. Креслица резные; вышивные ткани кругом; книги любимые — вся стена уставлена. Вели коней подать — подадут; пожелаешь — на охоту езжай; не то — подруг созови, кому хошь косточки перемой… Только где-то за коврами и дверями всегда три-четыре трезвых и настороженных воина из личной отцовской охраны. Один раз их обмануть вышло: не ждали от девчонки решительной выходки. Второй раз из дому не сбежишь. Слуг заменили. Ветер вон только пьяный и пролез — за пьяным следят меньше… Ну, зато в Урскун не зашлют. Ага, года три не зашлют. А потом наместник поймет, что обманули его.
