Ну а после растворится остаток, отдаст самое себя новому жилищу… глядишь, со временем станет в том жилище хозяином.
Да, князь Сагор?
- Себя кнеж спасает! - врывается в раздумья крик панны сотниковой.
- Так и нас заодно!
- А попробует обмануть - мы его живо к ногтю! как Мацапуру!
- Господин Мацапура как раз не врал, - голос Сале Кеваль прозвучал негромко и ровно, но все словно по команде смолкли. - Вернее, он искренне думал, что обманывает нас, поскольку сам не знал, что говорит правду. У вас всех действительно есть один путь отсюда: заставить князя подписать и выполнить соглашение. А у самого князя… и у меня - два пути.
- А ну-ка, пани пышна, излагай!…
- Малахи обещали нам за работу - спасение. Эвакуацию в другой Сосуд. Работа исполнена, а Малахи никогда не врут. Но даже им не все пути доступны, когда радуга висит над гибнущим Сосудом. Они показали нам, куда могут нас доставить. Там… господа, эти места созданы не для человека! Я не хочу тихо стариться в аду одиночества, пусть и на иждивении Существ Служения! а вместе с мастером - вдвойне, вдесятеро не хочу. Но если мастер… если князь Сагор, заполучив голову пана Станислава, восстановит свои жизненные силы, - у него появится выбор. Согласиться на предложение Самаэля и ждать, долго, но не бесконечно ждать счастливого случая. Или рискнуть, заключив договор с паном сотником. Самаэль слово сдержит в том и другом случае. А вот что выберет князь… Господа, я не знаю.
Поднялся шум.
Бессмысленный, бесполезный. Каждый старался высказать свое просвещенное мнение куда громче собеседников - и стены гулко отражали "сей диспут", как выразился бурсак Хведир.
- Дай мне медальон, Иегуда, - я подошел вплотную к Заклятому.
Молча снял, протянул мне. Не спросил - зачем? Догадался? Не важно.
Теперь - не важно.
Зал был совсем рядом, но едва я двинулся к двери, как спорщики гурьбой повалили за мной.
Не важно.
* * *Голова по-прежнему на столе. Губы едва заметно шевелятся, шепчут что-то, неслышное мне-новому - а по мозаике пола…
Раненый чумак из последних сил полз к столу, оставляя за собой кровавый след. Правая рука жалко тянулась вперед; в кулаке зажат нательный крест.
- Гринь, сучий сын, ты куда?!
- Кровью истечешь!
- Небось, башку говорящую узрел, крестом защищался!
- А чего ж тогда к ней полз?
- Чумак! Ты меня слышишь?
- А-а-а… - старший сын моей Ярины с трудом раскрывает глаза. - Пан есаул? Он… он меня… велел, чтоб на крест позвал… Я… оборониться хотел… не помню… дальше…
- Вот ведь отродье сатанинское! И креста не боится!
- Так он же ангел… бывший…
- Ангел? Лучше скажи - сам сатана! Чортяка, ты зла не держи, ты-то другое дело…
- А чего ему того креста пугаться? Крест-то иудин, дочерна замаранный, нет в нем Господней силы…
Дальше я уже не слушал.
* * *- Пойдешь ко мне на медальон?
- Пойду, - шевельнулись синие губы, и я поднес к ним открытый медальон.
…Золотые корабли идут по золотым хлябям, золотые тучи идут по золотым небесам, золотые пылинки пляшут в золотом луче, драгоценный дождь нитями тянется к литой тверди, желтые листья бубенцами звенят на желтых деревьях, на златом Древе Сфирот…
Колыхнулся, разом потяжелев, драгоценный кокон.
Внутри шевелился, словно приходя в себя и осматривая свое новое жилище, маленький рубиновый паучок.
* * *- Стало быть, теперь твой черед, чортяка. Сперва я за всех решил, не спросившись, теперь - ты. Ну, значит, так тому и быть. Не боишься только, что он в тебя перейдет, душу твою схарчит? Или у тебя души все одно нет?
- Есть, - почему-то сейчас я был в этом уверен. - Но ему она не по зубам.
- Почему так?
- Потому что я - каф-Малах. Я - свободен. Я сам - Свобода. Меня можно убить. Но покорить - нельзя. Если даже у Самаэля, Ангела Силы, князя из князей Шуйцы, не вышло… Ну а вдруг выйдет - тогда мы просто умрем. Оба.
Я улыбнулся сотнику Логину.
- И он это знает, пан сотник.
- Почему? - тихо спросил сотник. - Почему ты такой?
- Потому что буква "Бейт", символ Существ Служения, означает испокон веков: "Именно так!" А путь свободных, мой путь лежит под знаком буквы Каф, означающей: "Как если бы…"
- Это тебе тот старик сказал?
- Да. Это мне сказал тот старик.
- Мне б такого старика, - Логин Загаржецкий смотрел в пол, а мне казалось: в лицо он мне смотрит, не моргая. - Эх, чортяка! мне б его, в Валки! Клянусь Христом-Спасителем, я б ему сам синагогу выстроил…
- Пане сотник! пане сотник, да погляньте же!
Кричал есаул.
Он стоял у раскрытого окна и все тыкал мосластым пальцем куда-то ввысь, в левый угол.
Я пригляделся.
В радужном куполе, как раз в том месте, на которое указывал есаул, плавал бледный, размытый переливами серпик.
Месяц.
А темнее снаружи… нет, не становилось.
Время пожирало само себя, свившись цветными прядями. Последнее, жалкое: время-сирота. И еще: "Время нарушать запреты…" - подумалось невпопад.
Сале Кеваль, прозванная Куколкой
Бледный, размытый месяц скалился сквозь переливы радуги призрачной ухмылкой. И женщине вдруг померещилось: они сейчас находятся внутри отрубленной головы - всего, что осталось от умирающего Сосуда. Ненасытная радуга поглотила тело, с черепа опадает жалкая плоть - вот и она, единственная радость: усмехаться напоследок костяным оскалом месяца…
Сале тряхнула головой, но наваждение не исчезло. Смерть лишь позволила женщине оторвать взгляд от ее ухмылки - чтобы дать возможность увидеть себя всю, целиком. Картина гибели притягивала, не давая отвести взгляд. Что привлекало в этом зрелище? безумное величие? извращенная красота?
Кто знает?
Радужный саван уже давно окутал близлежащий городок, подступил к речке, через которую спешно переправлялись последние беженцы. Было отчетливо видно: им не успеть… так и случилось! Неумолимый саван накрыл несчастных.
Сале закусила губу.
Вода в речке вдруг встала хрустальной стеной, просияла сотнями цветных бликов, выгнулась горбом, исполинской, невиданной волной; подхватила, завертела отчаянно барахтающихся людей… людей ли? Уж и не разберешь: руки-ноги щупальцами выгибаются, мелькает в водяном вихре смазанная невнятица, за жизнь когтями-зубами цепляется - поздно спохватилась, глупая!
Поздно.
Издалека долетел то ли стон тяжкий, то ли всхлип, то ли плеск - и весь тебе итог. Нет больше речки, и никого нет, кто на ближний берег выбраться опоздал. А кто успел - со всех ног прочь бегут. Одна беда: ноги подламываются, словно ветер беженцам встречь дует; да не просто ветер - ураган!
