Джилинер на миг брезгливо скривил рот, но голос его звучал спокойно и ровно:
— А эту... божью супругу... чтоб ты и в мыслях тронуть не смел! Это очень полезная женщина. Сам понимаешь, просто так она не вошла бы в круг Избранных. Под ее рукой мало Посвященных, всего полтора десятка, но каждый стоит десятерых. Сама она в ранней юности была любимой наложницей прежнего правителя Наррабана — и убила его по приказу Великого Одержимого... а как разбирается в ядах! Я недавно пригласил ее разделить мою трапезу. А еще позвал того ксуури... ну, помнишь его — Уасанг... так эти двое сразу забыли о моем присутствии и завели беседу меж собой — о способах отравления... азартно так, задорно, перебивая друг друга. Ксуури щебетал, словно песню пел, а она смеялась. А я молчал, слушал и учился... Я — учился!
— Ну и ладно! — буркнул Шайса. — Не очень-то и хотелось!.. А она все равно дура, даже если в ядах знает толк. Да если Хмурый Бог сейчас явится в пещеру — в своем нынешнем воплощении, — ведь женушка не узнает муженька!
— Не узнает, — рассеянно согласился Ворон, теряя интерес к этой теме. — Сходи за пленником. Он наверняка уже сам не свой от страха. Созрело яблочко, вот-вот сорвется с ветки.
При первом же взгляде на грайанского ученого Джилинер понял: яблочко еще не созрело. Тонкое умное лицо старика было встревоженным, озабоченным, но не было в нем животного страха, готовности на все, лишь бы угодить тем, в чьих руках его жизнь и смерть.
— Достойнейший Илларни, — начал Ворон с мягкостью, которая была ужаснее любого крика, — давай не будем унижаться до жалких уверток и попыток загнать противника в угол. Здесь не городской стражник допрашивает воришку, а Великий Одержимый, служащий Хмурому Богу, беседует со знаменитым ученым. Ты ведь уже понял, к кому попал в гости, верно?
— Конечно, — кивнул Илларни. — В дорожной суме, которую отобрали у меня твои люди, есть записи, большая часть которых касается именно кхархи-гарр.
— Я прочел, — кивнул Ворон. — Очень интересно, хотя я не понял, с какой целью велись эти записи.
— Ну, как же! — оживился ученый. — Меня давно интересует, как зло проникает в человеческую душу, вернее, почему человек позволяет злу грязнить то, что получил при рождении чистым и светлым, без единого пятна. Это все равно что позволять наносить себе раны или обжигать свою кожу... но это делают! Почему? Ведь интересно разобраться! А здесь зло в самом черном, самом беспросветном виде... Кто же они такие, эти кхархи-гарр? Ведь и они были детьми, их кормила молоком мать! Как стали они чудовищами, вроде Подгорных Людоедов?.. Пожалуйста, не запрещай часовым разговаривать со мной, я могу узнать у них столько любопытного! А то караулит меня какой-то толстяк с тупыми глазами. Я к нему и так и этак, а он молчит, как медуза!..
Ворон опешил. Он не удивился бы вспышке негодования, не растерялся бы от гневных проклятий. Но услышать, что его, Джилинера, надо изучать? Понять, что с Подгорным Людоедом его сравнивают не в приступе ярости, а в чисто научном стремлении подобрать самую точную аналогию?.. Да, ощущение было не из приятных. Но Ворон не дал сбить себя с избранной линии разговора.
— Почтеннейший Илларни, ты не понял, в какой ситуации очутился. Тебе придется выйти из этой пещеры моим верным соратником. Надеюсь, и другом, но пока не буду просить так много. Ты единственный человек в этом мире, Которому ведома тайна Души Пламени. Не пытайся это отрицать, твой секрет открыла мне магия.
— Магия, да-а? — заинтересовался Илларни. — Ты грайанец, судя по выговору... С кем же я имею дело, с Ночным Колдуном или, храни нас боги, с Истинным Магом?
Джилинер не отказал себе в удовольствии вытащить из-за ворота рубахи серебряную цепь с черной фигуркой ворона и покачать ею перед глазами ученого.
— Сын Клана! — огорчился тот. — О Безликие, видел бы это Первый Ворон!
— Он понял бы меня, — улыбнулся Джилинер. — Судя по легендам, он мечтал о мировом господстве. И лишь ряд мелких досадных случайностей помешал ему осуществить свои планы.
— Ох уж эти мелкие досадные случайности, — посочувствовал Илларни. — Всегда они путаются под ногами и срывают великие замыслы, верно?
И, не удержавшись, хихикнул.
Пущенная наугад стрела угодила в цель. Джилинер вновь увидел, словно воочию, как перед лицом разлетается в жалящие осколки Большой Шар, — и еле сдержал желание ударить старика.
А тот продолжал спокойно, словно вел речь не о собственной судьбе:
— Насколько я понимаю, передо мной выбор: либо я становлюсь твоим сообщником — ах, прошу прощения, верным соратником! — либо умру...
— Нет, почтеннейший, — тонко улыбнулся Джилинер. — Выбора нет. При всем своем воображении ты не можешь представить, какими именно способами я буду эту тайну добывать. Просто поверь на слово: ты не выдержишь. Никто еще не выдерживал.
— Пытка, да? — понимающе спросил Илларни.
— Не будем называть этим грубым, примитивным словом мои утонченные и безотказные методы убеждения.
— Понял, понял и верю! — закивал Илларни. Его седой вихор смешно закачался. — Но и ты не все знаешь обо мне, высокородный! Я в молодости побродил по свету, везде учился новому, интересному. Бывал и в Ксуранге — ах, какие умницы эти ксуури! Какая власть над собственным телом! Представь себе, Ворон: они лечат многие болезни одним желанием выздороветь! Жаль только, не любят делиться мудростью с чужаками, а ведь истина не должна знать границ. Но кое-что я там узнал. Научился, например, хитрому приему... вот уж не думал, что он мне и впрямь когда-нибудь пригодится...
— Что ты имеешь в виду?
— В случае необходимости я сумею остановить свое сердце. Если ко мне сунутся с какими-нибудь утонченными и безотказными методами, я совершу свой последний побег — в Бездну...
Мысль о том, что человек может оборвать собственную жизнь, была для Джилинера, как и для всякого грайанца, настолько чуждой и дикой, что мозг не сразу воспринял ее. Потрясенный Ворон схватил астролога за плечи, глубоко заглянул в ясные старческие глаза. И колдовское чутье, и простое знание людей подсказали ему, что этот человек говорит правду.
— Ты не сделаешь этого! — севшим голосом промолвил маг, сам не понимая, что говорит.
— Почему? — удивился Илларни. — Я старый человек, боюсь боли и терпеть не могу издевательств. Все равно ведь умру, так лучше уж без мук.
Джилинер крепче стиснул старческие плечи. Ему показалось, что астролог сейчас превратится в облачко дыма и ускользнет из-под пальцев, а с ним развеется великая, желанная тайна.
— Не делай глупостей, — поспешно сказал Ворон, стараясь придать голосу дружескую убедительность. — Подумай, какими гранями алмаза может засверкать для тебя жизнь! Слово «щедрость» окажется слишком бледным и невыразительным, когда я начну...
