— Ладно, я завтра с тобой разберусь, — пообещала Лена, захлапывая ее и пряча в ящик стола.
Сбросив рабочий халат на спинку стула, она внимательно осмотрелась — все ли оставляет после себя в порядке — и, прихватив сумку, выключила свет. Плотно закрыла тяжелую стальную дверь, навесила на нее старый амбарный замок, после чего замкнула его, для уверенности еще и подергав. Щелкнула тумблером сигнализации на щитке, что располагался прямо возле двери, и дождалась, когда в ответ замигает красная лампочка, означавшая, что ее сигнал принят на пульте охраны.
Каждый день, проделывая это обязательное действо с сигнализацией, Лена вспоминала слова Светланы с абонемента, как-то с насмешкой уверявшей ее, что замок и сигнализация в Ленином подвале ни к чему, потому что ни кому и в голову не придет позариться на все то барахло, что хранится за этой стальной дверью. Тогда Лена обиделась на нее, все же частично признав Светину правоту. Не она ли всего несколько минут назад думала как Света.
Как ни хотелось Лене, но кабинета Ангелины Ивановны ей было не миновать — в нем она оставляла ключи от своего подвала. Маленькая, аккуратная, с тщательно уложенными в прическу седыми прядками, Ангелина Ивановна строго посмотрела поверх очков на вошедшую Лену. Возле стола на электрической плитке, пристроенной на грубо сколоченном табурете, закипал эмалированный чайник.
— Как раз к чайку успела, — добродушно заметила Ангелина Ивановна, вытаскивая из-под кипы бумаг, загромоздивших стол, плитку импортного шоколада. — Светлана принесла, — пояснила она, выключила чайник и залила кипяток в кружки, где уже лежали пакетики «Ахмат».
— Сегодня ей, что-то как никогда много надарили, — продолжала Ангелина Ивановна, возвращая чайник обратно на табурет. — Руки иди помой.
Пристроив сумку на стуле, Лена послушно отправилась мыть руки, думая о Светлане, у которой вошло в привычку раздавать сладости, которые накапливались у нее на кафедре в течение дня. А началось это с тех пор, когда Ангелина Ивановна заметила, что посадив новую сотрудницу на абонемент, посещаемость и выдача книг там резко возросла. Теперь в библиотеку шли не только учащиеся и пенсионеры, но и молодые, вечно занятые, мужчины. Именно они взяли за правило одаривать сексапильную библиотекаршу сладкими презентами, которые Светлана, фанатично следящая за своей фигурой, терпеть не могла и тут же раздавала их своим коллегам, не догадываясь, что лишний раз вызывает зависть у своих, менее броских и не очень удачливых подруг.
Лена несколько раз была свидетельницей того, как Светлане перемывали косточки и все сплетни и пересуды сводились к одному: красивой Светке все дается даром, а потому она слишком легкомысленно относится к жизни. И только, быть может, Лена прекрасно знала, что это далеко не так, являясь поверенной ее сердечных тайн.
Время от времени, Светлана сама спускалась к Лене, когда ей оставленной очередным поклонником с которым она уже решительно связывала свое будущее, было тяжко и горько. Либо, наоборот, она никак не могла решиться разорвать отношения с опостылевшим любовником и тогда в тишине подвала, куда редко кто заглядывал и где никто не мог ни помешать, ни подслушать их, изливала Лене душу, а иногда просто молча плакала. Утешая и сочувствуя подруге, Лена тогда поняла, что быть красивой тоже не сахар.
Но став свидетельницей рухнувших надежд, горечи расставаний и унизительных объяснений, Лена поняла и то, что Светлана отчасти виновата сама, упрямо гоняясь за мечтами о неземной любви, мерседесом и вечным праздником Парижа, искренне удивляясь, почему эти мечты так и не осуществляются. Но тогда чего же ожидать ей, Лене? А она уже ничего не ждала. Тщательно вытирая руки о полотенце, она разглядывала себя в маленькое зеркальце, висящее над умывальником.
Было время и она жестоко завидовала Светлане, но, к счастью, быстро сообразила, что легче ей самой от этого не будет, и что Светлана — это Светлана: ей, с ее красотой где-то будет легко, а где-то трудно и это ее крест. А Лена — это Лена и ей, старой деве, уготованы одинокие холодные ночи, неясные грезы, единственное, что будет согревать их, и дни похожие один на другой.
Ну вот, Лена вздохнув, потянула себя за прядь волос: ведь только что вымыла голову, а они опять висят сосульками. М-да, это не Светланины пышные локоны, но зато у Лены есть квартирка, оставшаяся после маминой смерти и подвал, в котором кроме Лены никто не горит желанием работать. Об этом ей сказала все та же Светлана, как-то оторвавшись от чтения любовного романа, которые поглощала в немереных количествах. Тогда она заявила Лене, поднявшейся за какой-то надобностью на абонемент, что она может смело требовать повышение зарплаты, потому что кроме Лены никто не будет работать в подвале, в этом, так называемом, отделе редких книг.
Ангелина Ивановна, случившаяся здесь же, сделал вид, что не слышала ее. Сама Ангелина Ивановна, будучи директором их маленькой библиотеки, не часто беспокоила Лену, зная ее аккуратность и обязательность, что Лену устраивало вполне.
Ей только решительно не нравилось, что в последнее время Ангелина Ивановна вознамерилась устроить ее личную жизнь. Похоже, что сейчас, за чаем речь пойдет именно об этом. Обреченно вздохнув, Лена вернулась в кабинет — больше всего на свете ей не хотелось обижать заботливую Ангелину Ивановну.
Чай заварился, между кружками на фольге лежал шоколад. Помешивая ложечкой горячий чай, Ангелина Ивановна задумчиво наблюдая за усаживающейся Леной, поинтересовалась:
— Как у тебя дела?
— Хорошо. Отчет за месяц я сдам вам завтра.
— Знаю, что сдашь, — с досадой отмахнулась Ангелина Ивановна и нейтрально сообщила: — Юлия Петровна отложила тебе журнальчики которые ты просила. Перед уходом велела передать их персонально тебе. Вот, — и протянула Лене «Лизу», «Gеo» и газету «Книжное обозрение».
— Спасибо, — Лена суетливо принялась запиживать их в сумку.
— Ты же не собираешься губить вечер на эти журналы?
— Собираюсь, — кивнула Лена, грея пальцы о фаянсовые бока горячей кружки, не смея поднять глаз на собеседницу, уже с тоской понимая, куда та клонит.
— Ты кушай, кушай, — подвинула поближе к ней шоколад Ангелина Ивановна, заметив, что девушка скована.
Шоколад оказался вкусным и нежным. Какое-то время понаблюдав за Леной, сосредоточено жующей шоколад и видимо не думая поддерживать начатый разговор, Ангелина Ивановна выбралась из-за стола, взяла чайник, зачем-то переставив его на подоконник. Какое-то время она смотрела в окно, предоставив Лене возможность спокойно попить чай.
— Подойди-ка сюда, Леночка, — вдруг позвала она ее, и когда девушка подошла, кивком показала на то, что ее заинтересовало.
От библиотечного крыльца по тенистой дорожке, которую перегораживал припаркованный серебристый Опель, шла пара. Парень в разноцветной гавайской рубахе с могучей шеей и бритым затылком уверенно вел под руку свою спутницу — девушку в коротенькой юбке, открывавшей длинные стройные ноги. Густая волна каштановых локонов упруго подрагивала в такт ее походки. Парень распахнул перед девушкой дверцу Опеля и, как только она села в него, захлопнул. «Словно дверцу ловушки» — подумалось Лене. Машина уехала, а Ангелина Ивановна не скрывала своего возмущения.
— Поразительно! Вчера один, сегодня другой и все в открытую, не стесняясь, как будто, так и должно быть. А ведь было время, когда таких вещей стыдились.
— Ну… теперь девушки могут сами выбирать кавалеров, — заступилась за подругу Лена.
— Чушь! Это простое, слишком простое, оправдание безнравственности. Ты вот не подражаешь Светланиному поведению? — кивнула в сторону окна директриса.
— Я не Света, — улыбнулась Лена.
— Вот именно! — назидательно подняла палец Ангелина Ивановна. — Ты умная девушка и понимаешь: тут нечем гордиться. Гоняясь за журавлями, не удержишь и синицу в руках. Нужно уметь удержать то, что имеешь. Леночка, ты же знаешь: твоя судьба мне не безразлична. Есть хороший человек, во всех отношениях положительный… ты ведь понимаешь о ком я говорю? Мой тебе совет, девочка, брось-ка свои журнальчики и сходи с Васей в кино или куда-нибудь туда, что посещает нынешняя молодежь.
Лена сдержала улыбку: ее и Васю было как-то трудновато причислить к молодежи, хотя по меркам шестидесятилетней Ангелины Ивановны они ею конечно и являлись.
— В конце концов, ты ничем не рискуешь, если даже пригласишь Васю к себе в гости. Он в высшей степени порядочный и скромный молодой человек. За такого мужчину как Вася следует держаться. Сейчас так много одиноких, неустроенных женщин. Уведут… Ах, если бы не мои годы…
Лена с подозрением смотрела на Ангелину Ивановну. На что это она намекает?
— Леночка, я ведь знаю как к тебе относится Вася, — продолжала та, доверительно понизив голос. — Я ведь очень близка к этой семье и будущее мальчика, как и твое, мне не безразлично. Не только я вижу, что вы подходите друг к другу. Однако, я прекрасно понимаю и тебя. Трудно в тридцать лет решиться резко изменить свою судьбу. Он конечно не Ален Делон, но как ведь, как говорят: стерпится — слюбится. Вам просто надо хорошенько узнать друг дружку. У тебя же есть заработанные отгулы? Вот и возьми их. Побудьте в обществе друг друга подольше…
