Все в докторе было острым, от V-образного выступа волос на его лбу до носа и скул, похожих на лезвие бритвы. Голубые глаза за двойными линзами очков казались огромными, а рот кривился слева направо, когда он говорил.
– Все симптомы, – сказал он, акцент выдавал в нем немца. – По всем базам данных. Вы понимаете?
Его ассистент, молодая дама, одетая в дорогой серый костюм, кивнула несколько раз, внося инструкции в свой карманный компьютер.
– По университетам тоже? – спросила она.
– Как я сказал, – Шолк сопровождал каждое слово нетерпеливым кивком, – Разве я не сказал – по всем базам данных? Разве вы не понимаете мой акцент? Это потому что я недавно прибыл из Германии.
– Простите, доктор, – сказала помощница с раскаянием, – Конечно, все.
Артемис подошел к Шолк и протянул руку, но доктор не ответил на этот жест.
– Заражение, мистер Фаул, – сказал доктор без тени сочувствия. – Мы не определили чем, но независимо от этого ваша мать заражена.
Артемис сложил пальцы за спиной в замок.
– Я с вами не знаком, доктор. Будьте так любезны, опишите симптомы моей матери.
Доктор раздраженно выдохнул. – Хорошо, молодой человек, но знайте, я не привык общаться с детьми и не даю ложных надежд.
У Артемиса внезапно пересохло в горле.
– Симптомы вашей матери, возможно, уникальны, – сказал доктор Шелк. – Все, что я могу сообщить, что ее органы разрушаются.
– Какие органы?
– Все, – сказал доктор. – Мне нужно перевести сюда оборудование из моей лаборатории в Университете. Очевидно, что вашу мать перевозить небезопасно. Моя ассистентка, Имоджен, мисс Бук, посмотрит за ней до моего возвращения. Мисс Бук не только хороший секретарь, но и отличная медсестра, хорошее сочетание, не правда ли?
Боковым зрением Артемис видел суетливые движения мисс Бук, она что-то записывала в своем КПК. Эта медсестра-секретарь не вызывала у него доверия, а этому человеку он собирался доверить свою мать.
– Все органы моей матери поражены? Абсолютно все?
Шолк не имел привычки повторяться. – Это мне напоминает волчанку, но более агрессивное течение, чем обычно, в сочетании с тремя стадиями болезни Лайма. Подобные симптомы я видел у одного Амазонского племени, но не такие серьезные. При таких условиях вашей матери осталось жить несколько дней. Откровенно говоря, я даже сомневаюсь, что мы успеем провести все тесты. Что бы вылечить ее нам нужно чудо, но, учитывая мой огромный опыт, я могу сказать, что чудес не бывает.
– Возможно и бывают, – рассеяно сказал Артемис.
Шелк поднял свой саквояж.- Доверьтесь науке, молодой человек. Она послужит вашей матери лучше, чем какие-то чудеса.
Артемис проследил за тем, как доктор сделал дюжину шагов в сторону своего старинного Мерседес Бенца. Автомобиль был серым, как грозовые тучи.
«Нет времени на науку», – подумал молодой ирландец. – «Магия – мое спасение»
Когда Артемис вернулся, он увидел своего отца, сидящего на ковре, и Беккет ползал по нему как обезьяна.
– Теперь я могу увидеть Мать? – спросил Артемис.
– Да, конечно, – промолвил Артемис старший.- Можешь сходить посмотреть симптомы, чтобы знать, что искать.
– Искать? – задумался Артемис. – Видимо впереди тяжелые времена.
Огромный телохранитель Артемиса, Дворецки, стоял у подножия лестницы в полной броне для Кэндо, защитная маска помялась после его занятий.
– Я занимался самбо, был в спарринге с самим собой, – объяснил он. – Ваш отец отослал мне сообщение, что я нужен немедленно. Что случилось?
– Это мама, – сказал Артемис, – Она серьезно больна. Я собираюсь посмотреть, что я могу сделать.
Дворецки поспешно шел за господином, гремя бамбуковыми планками.
– Будьте осторожным сэр. Магия это не наука. Вы не можете управлять ею, смотрите, как бы матери не стало хуже.
Артемис поднялся вверх по большой и широкой лестнице. Подойдя к спальне матери, он остановился, как вкопанный.
– Я боюсь, что хуже уже быть не может, – сказал он.
Артемис оставил телохранителя за дверью, что бы тот мог избавиться от хон-нури: шлема и нагрудника. Под броней он был одет в тренировочный костюм, вместо привычных брюк. Грудь была мокрой от пота, но Дворецки проигнорировал свое желание пойти в душ. Оставшись стоять под дверью, он старался не подслушивать.
Дворецки был вторым человеком, полностью посвященным во все волшебные авантюры Артемиса. Но Артемис совершил путешествие во времени в Затерянный мир и изменился после него. Теперь один его глаз стал коричневым, своего рода подарок взамен его собственного голубого. Во время путешествия Артемис украл у эльфа пару крупиц магии, атомы которой смешались с его атомами в потоке времени. После возвращения из Затерянного мира Артемис наложил на родителей волшебный гипноз, чтобы они не задумывались об его отсутствии в течение последних нескольких лет. Это был не очень изощренный план, поскольку его исчезновение произвело сенсацию в мире и Фаулы наняли детективов, чтобы найти его. Но пока Артемис не смог получить у ЛеППРЕКОНа оборудование, стирающее память или придумать что-нибудь подобное сам, этого должно было хватить. Он внушил родителям, если их спросят о нем, они должны будут просто заявить, что-нибудь вроде этого: «Это семейная тайна. Уважайте нашу личную жизнь».
«Артемис – человек с волшебными способностями», – подумал Дворецки. – «Единственный в мире».
Теперь он собирался использовать свою магию, что бы излечить мать. Это была опасная игра, магия не была свойственна ему от рождения, не являлась его естественной частью. Мальчик вполне мог стереть часть симптомов и заменить их другими.
Артемис медленно вошел в спальню родителей. Близнецы бывали здесь в любое время дня и ночи, прыгая сразу на кровать под балдахином чтобы побороться с матерью или отцом, но Артемис никогда не испытывал этого. В его детстве были только строгость и дисциплина.
Отец требовал, перед тем как войти, постучаться. Это показывает твое уважение. Но за последние семь лет он изменился, понял что главное. Теперь он был всегда готов обнять или поиграть с его любимыми сыновьями.
– Слишком поздно для меня, – подумал Артемис, – я слишком взрослый для игр с отцом.
Его мать всегда была другой. Она никогда не была холодна с ним, кроме того времени, пока она была в депрессии из-за исчезновения отца. Но магия и возвращение ее любимого мужа спасли ее, и теперь она снова стала сама собой. Или была до сих пор.
Артемис медленно пересек комнату, боясь увидеть то, что лежало перед ним. Он осторожно прошел по ковру, стараясь не наступать на рисунок виноградной лозы в ткани.
Не становись на виноградную лозу и сделай девять шагов.
Это была привычка детства, старое суеверие, которое иногда шептал его отец. Артемис никогда не забывал про него и старался сделать ровно девять шагов, не наступая на рисунок, чтобы отпугнуть неудачу.
Кровать под балдахином на четырех столбиках стояла в дальнем конце комнаты, наполненной светом, пробивающимся из-за драпировок на окне. Легкий ветерок слегка колыхал шелк балдахина, как паруса пиратского судна.
Рука матери свисала с кровати. Бледная и тонкая.
Артемис ужаснулся. Только вчера его мать была прекрасна. Немного простужена, но тогда она улыбалась и могла смеяться.
– Мать, – вырвалось у него, когда он увидел ее лицо.
Это было невозможно. За прошедшие 24 часа его мать превратилась в скелет. Ее скулы заострились, как кремень, а под глазами появились темные круги.
– Успокойся, – сказал Артемис сам себе. – Через несколько секунд матери станет легче и тогда я смогу разобраться, что здесь случилось.
Дивные волосы Ангелины стали спутанными и тонкими и теперь напоминали паутину, отлетающую ее подушку. В комнате стоял легкий запах, исходящий от нее.
– Лилии, – подумал Артемис, – Болезнь со сладким запахом.
Ее глаза внезапно открылись, как будто в панике. Она резко выгнулась назад, стараясь вдохнуть через сжатые зубы и хватая воздух скрюченными пальцами. Так же внезапно она успокоилась. Один ужасный миг Артемис думал, что это предсмертная агония. Потом ее веки задрожали и она протянула своему сыну руку.
– Арти, – сказала она. Ее голос был не громче шепота. – Это напоминает странный сон.
Хоть она и говорила короткими предложениями, но потребовалось много времени, чтобы она закончила фразу, поскольку каждое слово ей давалось с трудом.
Артемис взял мать за руку. Какой же тонкой она была! Только кости, обтянутые кожей.
– А может, я бодрствую и все остальное – это моя фантазия.
Артемису причиняли боль слова матери. Это напоминало ему время, когда она была в депрессии.
– Вы не спите, мать, и я – здесь. У вас легкая лихорадка и небольшое обезвоживание, но причин для беспокойства нет.
– Как я смогу бодрствовать, Арти, – спросила Ангелина, ее глаза были светлыми пятнами в черных кругах, – когда я чувствую, что умираю? Как я могу бодрствовать, когда я чувствую это?
