Кирилл вытащил коробочку из кармана. Розовенькая, круглая. Лучше бы ее предложили поносить какой-нибудь девушке. Такая штуковина в руках мужчины вызовет ненужные вопросы. Впрочем, всегда можно сказать, что купил ее в подарок любимой девушке.
Концентратор был тяжелый и чуть теплый на ощупь. Интересно, если бы Кирилл купил такую пудру Насте в подарок, она бы взяла? Вряд ли. Они ведь, наверное, бывают разные. Надо знать, какую покупать. Удивительно, как размышления на любую тему съезжали всегда на Настю.
Может быть, пойти в деканат и посмотреть, не поможет ли концентратор погасить смущение. Вдруг с его помощью удастся поговорить с Настей? Например, про отчет. Кирилл хотел во всем разобраться, понять, в какую историю он попал. А для этого прежде всего следовало выяснить, действительно ли коробочка поглощает эмоциональную энергию. Вдруг это просто записывающее устройство, и с помощью такого несложного трюка Альфред получит возможность узнать о новейших разработках в области темпорологии, ведущихся на кафедре? Или даже в стране, если Кирилла пригласят на профильный семинар в столицу?
Прибор следовало проверить, поэтому Кирилл решил после занятий отправиться в деканат. Как настоящий ученый, он собирался поставить опыт на самом себе.
РоманОвичу вырезали аппендикс, поэтому он не мог читать лекции по темпорологии. А в прошлом месяце у него болела мать, а до того он ездил в Женеву на симпозиум. Кириллу постоянно приходилось его подменять, но сегодня все пошло как-то не так. Результаты прочитанной лекции совершенно обескуражили аспиранта. Материал он, безусловно, помнил. Но обычно зажигающий студентов своим энтузиазмом и интересом к предмету, в этот раз он чувствовал себя до болезненности вялым и равнодушным, что и сказалось на настроении аудитории. В течение всех полутора часов лекции в зале слышался негромкий гул голосов, смешки, скрип стульев…
Такое невнимание со стороны Кирилл почувствовал в первый раз. «Неужели я болен? — он потрогал ладонью лоб, — Да нет, вроде бы здоров. Что же это со мной? А вдруг я всегда так читаю лекции и раньше просто не замечал шума в аудитории?» С этими грустными мыслями он запер дверь на ключ и, положив его в карман вместо того, чтобы, как всегда, повесить на доску для ключей, задумчиво побрел к выходу мимо ошарашенной вахтерши.
— Кирилл Сергеевич! — крикнула она ему вслед.
Но ни на кого не обращая внимания, Кирилл медленно, с трудом покинул здание, пошел по аллее, свернул к парку и присел на первую же лавочку, попавшуюся на пути. Он не замечал ни теплого апрельского солнышка, ни веселого чириканья воробьев, ни гомона студентов, катающихся по дорожкам на скейтбордах. Постепенно аспирант потерял связь с действительностью и то ли погрузился в сон, то ли ему привиделся какой-то другой мир.
Он не понял, какая страна и какой век ему снились. Почему-то Кирилл подумал, что это прошлое. Кажется, это была Франглия, поскольку во сне ему привиделась немолодая знатная дама с типично франглийским худым лицом и властно выдвинутым вперед подбородком, статная и чопорная.
Женщина была одета в длинное серое платье. Комната, в которой она стояла, казалась просторной и богато обставленной. На окнах висели тяжелые сиреневые шторы, стены обиты светлой шелковой тканью, на белом потолке — великолепно сделанная лепнина. Диван и кресла явно работы мастеров семнадцатого века: он видел такую мебель в антикварном магазине. Старинный резной лакированный секретер и высокий стул около него служили хозяйке для написания писем и подсчета расходов. На секретере слева и справа стояли бронзовые канделябры. Еще там виднелись чернильница, перья и металлический колокольчик.
Деревянная коричневая дверь вела в соседнее помещение. Там в небольшой комнатке с бежевыми стенами и с узким окном, выходящим в парк, возможно, кабинете, сидел черноволосый юноша лет двадцати пяти. Он склонился над дешевым, испачканным чернилами столом, освещенным двумя свечами в простеньких подсвечниках. Кроме стола и стула, в кабинетике ничего не было.
«Секретарь», — почему-то подумал Кирилл.
Секретарь склонил голову над листом гербовой бумаги, старательно выводя буквы каллиграфическим почерком. Он переписывал набело список с лежащего перед ним сероватого шершавого листа. Писал он гусиным пером, часто макая его в серебряную чернильницу и аккуратно стряхивая лишние чернила, чтобы не поставить кляксу. Пламя свечей слегка шевелилось, разбрасывая по комнате полупрозрачные тени. Ветка дерева, гнущегося на ветру, стучала в стекло, но молодой человек не обращал на это никакого внимания. Неожиданно раздался серебряный звук колокольчика. Стало понятно, что секретаря зовет хозяйка.
Молодой человек положил перо на подставку и, одернув сюртук, поспешил открыть дверь своей комнаты, смежной с большим шикарным кабинетом хозяйки.
— Вы звали меня, леди Мортимер?
Леди Мортимер стояла у окна, открытого несмотря на прохладный день. Тяжелые бархатные портьеры шевелились на ветру, как живые. Но женщина, казалось, не замечала ни сквозняка, ни липкой сырости, проникающей внутрь комнаты. Щеки ее пылали, а глаза горели недобрым огнем.
Кирилл понимал, что перед ним разворачивается не фильм, а сцена из реальной жизни. В помещении пахло пылью и старым деревом. Холодные капли висели на ветвях за окном. Прическа дамы слегка растрепалась, из нее выбились две непокорные прядки и свисали теперь над левым ухом. Но дама этого не заметила, видно, была чем-то сильно взволнована. Секретарь, напротив, был спокоен и сосредоточен. Он почтительно поклонился и застыл в ожидании. Кирилл внезапно понял, что секретарь относится к своей госпоже с легким презрением. Он смотрел на нее, как на источник жизненных благ, но не испытывал никакой благодарности.
На правом локте его сюртука виднелось пятно от чернил. Черные волосы слегка растрепались, и он, подняв голову, провел по ним рукой.
Леди Мортимер принялась что-то резко выговаривать секретарю, но Кирилл почему-то не мог ничего понять, не мог сосредоточиться. Голова казалась тяжелой, и даже во сне хотелось спать. Картины далекого прошлого сменяли одна другую, мелькали перед глазами, не давали покоя. Хотелось стряхнуть с себя эту сонную одурь, но не было сил. Будто его накрыли тяжелым душным одеялом. Кирилл захрипел, и проходящая мимо студентка вскрикнула от неожиданности.
— А, Кирилл Сергеевич, как приятно снова Вас видеть! — Воробьев очнулся, вздрогнул от неожиданности и только теперь заметил, что на скамейке уже сидит его утренний знакомый. В отличие от Воробьева, он выглядел свежо и приятно пах дорогим мужским одеколоном. Его стильный льняной костюм явно пошили не на фабрике «Красное знамя».
— Мне тоже приятно, — вяло приветствовал его Кирилл.
— Я рад, что мы случайно встретились сегодня еще раз. Я, собственно, хотел заглянуть к вам завтра, решил, что неделя — слишком уж долгий срок для проверки работоспособности нового прибора.
— Не знаю, как у вашего прибора, а у меня работоспособность сильно снизилась. Наверное, я заболел.
— Так я и думал. Но вы не беспокойтесь, сейчас я все улажу. Давайте сюда концентратор.
— Что дать?
— Прибор, прибор давайте, который я просил вас поносить.
— Пожалуйста, — Кирилл вынул из кармана помятых брюк розовую коробочку и отдал Альфреду Эдуардовичу, не вспомнив при этом, что в кармане должен находиться еще ключ от аудитории.
Тот открыл свой дипломат, положил внутрь прибор и нажал на какую-то кнопку. Кирилл заметил на крышке светящуюся шкалу, указатель на которой сразу подпрыгнул до восьмидесяти процентов.
— Замечательно! — воскликнул Альфред Эдуардович. — Я даже не ожидал такого успеха. А насчет самочувствия вы не беспокойтесь. Весна, знаете, авитаминоз. Но на всякий случай я снижу коэффициент поглощения.
С этими словами он снова достал розовую коробочку, что-то повернул на ее поверхности и протянул Кириллу. Воробьев машинально положил ее в карман.
— Скажите, милейший, не посещали ли вас какие — либо странные мысли за время пребывания прибора в вашем кармане? Или, скажем, видения?
