- Бэр, выходи! Признаю, скрываться ты умеешь.
Двое молодых парней вздрогнули, когда по лесу прокатился звонкий, переливистый смех и вернулся птичьим гомоном.
- Я и стрелять умею. – Из кустов малины поднялся юный стрелок.
Руки старика предательски дрогнули, а по спине пробежал противный холодок: парень оказался в двадцати шагах дальше, чем, то место, где он должен был быть. Густой кустарник, сокрывший его листвой, оказался слишком обманчив. Случись схватка с ним в настоящем бою… ещё неизвестно, чья кровь напоила бы землю – матушку.
- Вижу, мои труды не пропали даром: с сотни шагов в кольцо! Да, стреляешь ты уже лучше своего деда.
Стрелок едва перешагнул грань, отделяющую юношу от мужчины – борода только начала расти, но в сложении не уступал учителю: широкая грудь, руки словно вырезаны из дуба, на плечах душегрейка из волчьей шкуры. Серо-голубые глаза пронизывали булатным блеском, выдавая упрямую натуру вечного бунтаря. Высокий лоб, плавные черты овального, чуть женственного лица создавали впечатление мощного, изворотливого ума. Чётко очерченные губы цвета спелой земляники, способные как свести с ума юную девушку завлекающей улыбкой, так и поселить ужас в сердце противника, когда они изгибались, обнажая острые клыки, играли травинкой, выдавая радостное волнение юноши, окрылённого успехом. Волосы цвета старой бронзы, дерзко перехваченные плетёным кожаным шнурком с золотой нитью немного выше бровей, переливающимся водопадом сбегали на плечи, свиваясь в крупные кольца. На поясе, бросая злые искорки боевого оружия, колыхается отточенная секира
За мгновение перед глазами старика пронеслись воспоминания: вспомнил, как этого молодого воина принесли ему в младенчестве, умирающего. Как его вскормила медведица. Как учил стрелять, бегать, сражаться, поил кровью, кормил сырым мясом, закалял снегом и солнцем. Как тот ещё мальчишкой таскал ему зайцев, как однажды за ним увязались младшие братья. Никогда волхв не забудет самый счастливый миг за всю долгую ленту жизни – детский крик: «Дедушка научи!». И он учил. Учил охотиться, стрелять, махать секирой и палицей, метать копья, рыбачить, бортничать, лечить раны, плавать, грамоте и счёту, даже как водить дружину. Учил всему, что умел сам и гордился своими внуками.
Бэр, Волк и Лис выросли настоящими витязями, ратоборцами. Их не стыдно послать в дружину к князю или в казачье войско, всё одно – могучие, статные, такие парни везде пригодятся.
Собрав стрелы, подбежали чернявый Волк и рыжий Лис, одеждой, лицом и размахом плеч очень похожие на брата.
- Бэр – восхитился Лис – не верю глазам своим! Я могу поразить шишку со ста шагов, но чтобы кольцо! По праву – ты старший брат.
- Лис, я в лесу с рождения. Стреляю с трех лет. Когда ты встретишь семнадцатую весну, будешь бить цель не хуже.
Старик улыбнулся, вспомнив постоянное желание Лиса и Волка походить на брата, и что из этого выходит.
Однажды, поспорив, отправились охотиться в разные части леса. И к вечеру приволокли по оленю. Ладно, если бы молодому или приболевшему, так нет же, как нарочно, звери попались огромные, в самом соку.
Неделю всей семьёй ели и солили мясо. Ругали друг друга, на чём свет стоит, но через два дня вновь приволокли до Лешего, как иногда звали деда (Лешим его любовно прозвали с лёгкой руки Лиса, услышавшего лет в пять сказку про лесного хозяина и спросившего, не дедушка ли это), бесову гору кабанятины. Так что недостатка в еде семья никогда не испытывала, даже оставалась солонина, как раз для ярмарки в Чернигове.
Счастье отцу с матушкой такие сыновья и горюшко горючее. Когда другие отцы с ярмарки везут зеркала и бусы, чтобы сыновья дарили девкам, а парни, красуясь, ходят в красных рубахах, эти трое требуют каленые наконечники для стрел, ходят в шкурах и душа у них не к забавам с девками лежит, а к жестокой охоте. В веси их боятся. Помнят ещё, как втроём против дюжины сильнейших парней вышли и невозмутимо ушли, а силачей оттуда уносили. Эти трое, как звери – никого не боятся и всех заставляют дрожать.
- Ну что, внучки, скоро стемнеет, родители волноваться будут.
- Не будут. – ответил старший брат. – Они же знают что мы на охоте.
- И кого вы добыли? Почитай, с утра у меня стреляете.
- А в ручьё овражьем, что за кустами, туша освежёванная лежит. Ещё до зорьки утренней забили.
- Вот стервецы! То-то я смотрю, зверя в нашем лесу поубавилось! Каждый день, небось, охотитесь?! Меня мясом завалили, отец с матерью уже не знают, куда деваться от солений и шкур! Хоть бы в поле работали!
- И в поле поспеваем. Не бранись, дедушка. Всё у нас хорошо, всё сделано.
- Когда ж успели? Лошадёнку то, взамен околевшей ещё не купили. Я точно знаю.
- А мы в соху впряглись и тянули, отец правил, матушка зерно посыпала. А ворон мы еще прошлой осенью постреляли.
- Действительно вы звери! Птицы-то вам что плохого сделали?!
- Так, почитай, десятину урожая в прошлый год загубили! Ну, мы их и того…
- Оттуда и перо на стрелах чёрное? Так не годится воронье, два-три выстрела и обтреплется. А тушки куда? Съели?
- Зачем? – Искренне удивился Бэр, глядя чересчур честными глазами. – В речку и раков ловить. Батюшка давно раков хотел. А стрелы наши больше трех выстрелов и не выдерживают – ломаются.
- Раков хотел, говоришь? И вы ему целую бочку притащили? – попытался пошутить дед.
- Две. Много ворон было – много и раков. – серьёзно ответили братья.
- Ой, внучки! Смеяться с вас или плакать – не поймёшь. Ступайте. – и, словно подтверждая слова старого волхва, ближайшее дерево негодующе зашелестело, прощаясь.
- Здрав буде, дедушка.
Старый волхв смотрел, как деревья постепенно скрывали их спины. Бэр, крякнув, поднял кабана из ручья, бросил на плечо. Волхв удовлетворённо покачал головой – туша многопудовая, но внук идёт ровно, не горбится.
- Теперь и помирать не страшно. – Улыбнулся старик. – Богатыри, и за себя постоят и родителей в обиду не дадут. А там глядишь, остепенятся, женятся, правнуки пойдут.
Улыбка волхва похабно расширилась от мысли о предполагаемом количестве правнуков. Парни горячие, сильные, неутомимые, молодки, которые смогут их окрутить, не пожалеют, ой как не пожалеют.
Сочная трава со стоном мялась под ногами старика и тут же вновь бросалась навстречу солнцу. Сок из сломанных стебельков высыхал, закрывая ранки. Тихим шелестом листвы лес пересказывал последние события, провожая волхва до избы. Скрипнула дверь, жалобно застонала лавка под, не по старчески, могучим телом. Глубокий сон окунул старца в мир грёз. Там он вновь проливал вражескую кровь, упивался опьянением смертельной схватки, любил женщин, был молод и силён.
Весь выбежала навстречу братьям, вклинившись одним краем в лес, и остановилась на границе степи. Дома поставлены так, чтобы в случае набега кочевников была возможность легко обороняться, отступая в чащу и не опасаться удара со спины или с боков, а деревенское поле зажато между лесом и широкой рекой, оберегая от шальных копыт. Жирная после зимней спячки земля ещё тёмнеет полосами от сохи – посевы пока не проросли и не скрыли незатейливый узор.
Деревня встретила троицу женскими криками и бранью. Бабская ругань – дело обычное, но сейчас все жёны деревни напали на одну. Почуяв неладное, братья бросились к деревенскому колодцу. Подбежав поближе, узрели мать, защищающуюся от змеиных языков соседок. От гвалта воробьи не находили места, беспорядочно рассекая безоблачную синь весеннего неба.
- Твои сыновья просто звери! Дикие звери! – орала толстуха Агафья с лицом, похожим на вареник.
- Ходят в шкурах! – Вторили ей прочие.
- В праздниках не участвуют!
- Пару не берут, а девок соблазняют!
- По ним наши дочери сохнут! Даже встретившая тринадцатую весну Росинка не сводит глаз с твоего Бэра!
Мать, не смотря на обвинения, сыплющиеся, словно горох из дырявого мешка, пыталась защитить сыновей:
- Брешете вы все! Я сама видела, как ваши дочери бегают за моими сынами к лесному озеру! Пытаются ими овладеть! Только завидят парней, тут же принимаются прихорашиваться, валяться на земле, звать в хороводы…
