class="p1">— Очень красиво! — произнес Гандальф. — Но нынче утром мне некогда пускать колечки из дыма. Я ищу кого-нибудь, чтобы участвовать в приключении, которое я задумал, а найти кого-нибудь очень трудно.
— Я думаю — в этих-то краях! Мы народ простой в спокойный, и приключения нам ни к чему. Они гадкие, неудобные, тревожные! Заставляют опаздывать к обеду! Не могу понять, почему другим они так нравятся. — Тут он засунул большие пальцы себе за подтяжки и выпустил новое колечко дыма, еще больше прежнего. Потом он взялся за утренние письма и начал читать их, притворяясь, что больше не замечает Гандальфа. Он решил, что этот гость ему не по душе, и хотел, чтобы тот ушел. Но старик не двинулся с места. Он стоял, опираясь на посох, и молча смотрел на Хоббита так, что Бильбо слегка встревожился и даже рассердился.
— Добре утро! — сказал он, наконец. — Нам здесь приключений не нужно, — спасибо! Можете поискать за Холмом или на том берегу. — Этим он хотел сказать, что разговор окончен.
— Как много у вас может значить «Доброе утро»! — заметил Гандальф. — Теперь это значит, что вы хотите отделаться от меня и что оно не будет добрым, пока я не уйду.
— Совсем нет, совсем нет, дорогой друг! Посмотрим, — кажется, я не знаю вашего имени…
— Да, да, дорогой друг! — а я знаю ваше, Бильбо Баггинс! Да и вы мое знаете, хотя и не помните, что оно мое. Я — Гандальф, вот я кто. Подумать только, — я дожил до того, что сын Белладонны Тук разговаривает со мной, как с каким-нибудь бродячим торговцем!
— Гандальф, Гандальф! Ох, батюшки! Это не тот странствующий кудесник, что подарил Старику Туку волшебные алмазные запонки, — они еще застегивались сами и не расстегивались, пока им не прикажут? Не тот, который рассказывал на вечеринках такие чудесные истории и о драконах, и карликах, и великанах, и спасенных принцессах, и нежданных удачах вдовьих сыновей? Не тот, кто делал такие необычайные фейерверки? Я их помню! У старика Тука они бывали в канун Дня Середины Лета. Чудесно! Они были, как огненные лилии, и настурции, и пионы, и висели в небе весь вечер. — Вы уже заметили, что Бильбо на самом деле не такой прозаичный, каким сам себя считал, и что он очень любит цветы. — Вот чудеса! — продолжал он. — Неужели вы — тот самый Гандальф, по милости которого столько смирных мальчиков и девочек уходило в Синюю даль искать всяких приключений, начиная с лазанья по деревьям и кончая прятаньем в трюмах кораблей, готовых отплыть за море? Да, вы время от времени вносили в наши края большое беспокойство. Простите, но я даже не думал, что вы еще занимаетесь делами.
— А чем же мне еще заниматься? — возразил кудесник. — Но, все равно, мне приятно, что вы еще помните обо мне хоть что-нибудь. Кажется, вы отозвались добром о моих фейерверках, а это сулит кой-какую надежду. Право, ради вашего дедушки Тука и ради бедняжки Белладонны я дам вам то, чего вы у меня просите.
— Простите, я у вас ничего не просил.
— Нет, просили. Уже дважды. Моего прощения. Я вас прощаю. Я даже готов послать вас в это приключение. Очень интересное для меня, очень полезное для вас, — да и выгодное тоже, если только вы в нем уцелеете.
— Очень жаль, но я не хочу никаких приключений, спасибо. Доброго утра. Но приходите, пожалуйста, ко мне пить чай, — в любое время, когда захотите! Почему бы не завтра? Приходите завтра. Прощайте! — С этими словами Хоббит повернулся и нырнул за свою круглую зеленую дверь и поскорее запер ее, стараясь только не показаться невежливым. В конце концов кудесники — это кудесники.
— И зачем я только пригласил его к чаю! — сказал он себе, спеша в кладовую. Он позавтракал совсем недавно, но считал, что пара бисквитов и глоток чего-нибудь крепкого будут полезны после всех волнений.
Гандальф тем временем все стоял перед его дверью и долго, беззвучно смеялся. Потом он подошел и концом своего посоха начертил на красивой зеленой двери какой-то странный знак. И ушел, — как раз в то время, когда Бильбо приканчивал второй бисквит и думал, что удалось избежать всяких приключений.
На следующий день он почти позабыл о Гандальфе. Память у него была неважная, так что он записывал то, что нужно, в книжку, например, вот так: «Гандальф чай вторник». Накануне он был слишком взволнован, чтобы сделать это.
Как раз перед чаем раздался громкий звонок, и тут он вспомнил. Он кинулся на кухню поставил чайник, достал еще одну чашку с блюдцем и еще два бисквита, а тогда побежал к двери.
— Простите, что я заставил вас ждать, — начал было он, но тут увидел, что это вовсе не Гандальф. Перед ним стоял Карлик с синей бородой, заткнутой за золотой пояс, в темно-зеленом капюшоне и с очень блестящими глазами. — Как только дверь открылась, он поспешил войти, словно его там ждали.
Он повесил свой капюшон на ближайший колышек и сказал, низко кланяясь: — Двалин, к вашим услугам.
— Бильбо Баггинс, ваш слуга, — отозвался Хоббит, слишком изумленный, чтобы спрашивать о чем-нибудь. Когда молчание вслед за этим начало затягиваться, он добавил:
— Я только что собирался пить чай; войдите, пожалуйста, и составьте мне компанию. — Немного чопорно, быть может, но он старался быть любезным. А что сделали бы вы, если бы к вам вдруг явился без приглашения какой-то Карлик и, не говоря ни слова, повесил свои вещи у вас в холле.
Они просидели за столом недолго и успели взять только по одному бисквиту, когда у двери раздался звонок, еще громче прежнего.
— Извините, — сказал Хоббит и побежал открывать.
— Так вы пришли, наконец, — хотел сказать он Гандальфу на этот раз. Но это снова был не Гандальф. Это был очень старый Карлик с белой бородой, в алом капюшоне; и он тоже вошел, как только дверь открылась, словно его приглашали войти.
— Я вижу, они уже начали собираться, — сказал он, заметив на колышке зелёный капюшон Двалина. Он повесил рядом свой, красный, и, приложив руку к груди, произнес:— Балин, к вашим услугам.
— Спасибо, — только и мог оказать Бильбо. Отвечать нужно было совсем не так, но слова «Они уже начали собираться» привели его в смятение. Он любил принимать гостей, но предпочитал знать об их приходе заранее, да и приглашать предпочитал сам. У него промелькнула ужасная мысль, что бисквитов может не хватить, и тогда ему — он знал свой долг хозяина и старался выполнять его
