— Я помню, — тихо ответил Александр Петрович.
— Вот-вот. Помни! И сделай так, чтобы этот твой Володя их не забыл. Эти его слова дали ему шанс. Мне было сказано, что человек, который так мало думает о себе ради других… Таких не часто встретишь, особенно в наше время. Особенно среди тех, кто… ну, ты понял. Если он там сумел остаться человеком… В общем, считай, что он сам себе дал этот шанс в тот момент, когда помогал другим, не думая о себе. Поскольку ты назначаешься его куратором, я хочу, чтобы ты постарался объяснить ему это…
— Спасибо… спасибо вам…
Коршунов повернулся на хлопнувшую дверь.
— Мальчишка, — буркнул он. — Почему все уверены, что у меня нет сердца?
Чего реально ему стоило добиться разрешения на этот проект, не узнает никто…
Светловолосый мальчик читал, удобно расположившись на кровати и подложив под спину подушку. Читал настолько увлечённо, что даже щелчок и лёгкий вздох открываемой двери лишь на миг заставили его насторожиться, но, кивнув сам себе, он возвратился к чтению, не обращая ни малейшего внимания на происходящее за спиной. Вошедший грузный мужчина молча прошел в комнату и сел на стоящий рядом с кроватью стул. Задумчиво оглядел мальчика с ног до головы и вдруг ударил, ударил настолько быстро, что его движение смазалось. Мальчик, не отрываясь от книги, небрежно, словно отгонял комара, махнул рукой и кулак врезался в подушку рядом с его головой. Мужчина, довольно кивнул, но выглядел он не очень веселым.
— Время подходит, — заметил он. — Как ты себя чувствуешь?
— Больно бывает все чаще. Врачи хотят увеличить дозу обезболивающего, но я против. — Парень со вздохом захлопнул книгу, положил её на тумбочку и впервые взглянул на вошедшего.
Взгляд. Тот, кто впервые встречался взглядом с этим мальчиком, долго еще не мог забыть его глаза, в которых словно поселилась пустота. Не пустота отсутствия разума, а пустота эмоций. Мальчик, зная об этой своей особенности, сразу же отвел взгляд, глядя поверх плеча мужчины, от чего стало казаться, что он о чем-то глубоко задумался.
— Может напрасно? Тебе станет полегче…
— Полегче мне станет только в одном случае, и вы это знаете. Сколько мне осталось по словам врачей?
Мужчина отвернулся.
— Немного… Но если у нас получится, то вся твоя жизнь, сколько бы она ни длилась.
Мальчик отвернулся.
— Может, я зря согласился… еще чуть-чуть и все закончится… Как вы думаете, ТАМ действительно можно будет встретиться с родителями и сестрой?
— Дурак!!! — Мужчина вскинулся, но тут же взял себя в руки, приподнял книгу и явно, чтобы сменить тему, заметил:
— «Государь» Макиавелли? И что можешь сказать?
— Цинично, — после небольшой паузы отозвался мальчик. Судя по всему, он и сам был не очень доволен своим срывом. — Цель оправдывает средства.
— Ты не согласен?
— Ну почему? По-своему он прав, вопрос только в том, какую цель ставить.
— Так ты, значит, одобряешь?
— Нет.
Мужчины хмыкнул.
— Твою логику, как обычно, понять невозможно. Ты же только что говорил, что Макиавелли прав.
— Он описал действия, с помощью которых можно добиться цели. С ними я согласен. А второй ваш вопрос был про одобрение этих действий.
— Ну-ка, ну-ка? — Мужчина развернулся на стуле и с интересом глянул на собеседника.
Мальчик нахмурился, но тут же его лицо вновь стало спокойным.
— Одиночество, — наконец выдал он.
— Что? — такого наставник точно не ожидал.
— Тот, кто пойдет этим путем, будет одинок… А я знаю, что такое одиночество… — Мальчик прикрыл глаза.
Одиночество… Нет, Александр Петрович вряд ли меня поймет. Я с огромным уважением отношусь к моему наставнику, но тут… чтобы понять, это надо пережить.
— Папа, быстрее!!! — я нетерпеливо прыгал у лифта, не забывая показывать Ленке язык. Сестра дулась.
— Володя, прекрати! — мама дернула меня за руку. — Ты же старший и должен показывать пример.
— А она первая начала, — наябедничал я.
— Как маленький, честное слово. И не скажешь, что уже восемь лет.
— Так, орлы, едем. — Папа подхватывает меня на руки и вносит в подъехавший лифт. — Споры прекратить!
Внизу у подъезда нас ждет папин друг — дядя Игорь. Он мне никогда не нравился. Да и маме тоже. Она всегда хмурится, глядя на него, и отворачивается. Дядя Игорь улыбается.
— Ты чего тут? — хмуро спрашивает папа. — Я же сказал: все потом.
— Это срочно, Виктор. Барон совсем оборзел. На нашу территорию лезет…
— Не при детях! — рявкает отец. — Сказал, вернусь и разберемся.
А почему? Мне тоже интересно. И я даже знаю, что мой папа — авторитет! Непонятно что такое, но звучит очень значительно! А вот маме почему-то не понравилось, когда я в школе друзьям похвастался, на их вопрос, кем работает мой папа. Странные эти взрослые.
— Как бы поздно не было!
К подъезду стала подъезжать Лада. Я уже знал, что эта машина «западло» и что «бумер» намного круче. Чем круче, правда, не знал и теперь старательно изучал машину. А водитель какой-то неумелый попался. Зачем-то начал газовать. Папа вдруг вздрогнул и столкнул меня с крыльца… И тут раздались выстрелы. Совсем как в кино. Пули защелкали по дому… Сначала даже интересно было.
Я выглянул из-за скамейки.
— Пап, мне больно, — хныкнул я на всякий случай. — Пап… Мама.
Я замер у крыльца, удивленно разглядывая лежащих родителей и сестренку. Чего это они? И тут до меня дошло…
— Нет!!! — Я бросился к отцу, но был перехвачен дядей Игорем. В его взгляде такая ненависть…
— Жив, гаденыш, — прохрипел он. — Паршиво.
Я во все глаза смотрел на него, потом отчаянно задергался, что-то крича. Если бы дядя Игорь не был ранен, вряд ли бы у меня получилось убежать, но сейчас я вывернулся и бросился в уже начавшуюся собираться толпу.
— Остановите мальчика! — закричал дядя Игорь мне вслед. — Это его родители! Остановите!
Поздно. Я уже мчался по улице, не разбирая дороги, слезы застилали глаза. Куда и зачем я бегу — совершенно непонятно, да и не важно. Но одно я понимал твердо — возвращаться нельзя. Нельзя ни в коем случае.
Сейчас, почти пять лет спустя, я уже мог трезво оценить тот случай и понимал, что остался жив только чудом. Интуиция, догадка, предвидение, а может, и сам Бог помогли мне тогда. Попадись я кому из папиных знакомых и меня не нашла бы никакая милиция. Ясно, что отца сдали свои. Сдали тому самому Барону. Я понимал, что мой отец не безгрешен. Догадывался, что на его руках много крови. Если бы убили только его, я бы горевал, но… понял бы, может быть… Но со смертью сестры и мамы я смириться не мог. Эта боль навсегда поселилась во мне, отравив и растоптав моё детство. Ещё несколько мгновений назад у меня было всё, а теперь я один на всём белом свете, один в восемь лет…
