Ознакомительная версия.
…но нет.
…не за себя она боялась. За сыночка…
Лежал под елочкой, на снегу и голенький почти. Мальчик ее сладкий, кудри сахарные кровью склеились, глаза бирюзовые в небо глядят. Улыбался… точно знала — улыбался. И значит, быстро умер. Милосердно. Конечно, за что на него, дитя сущее, гневаться? Вот и подарена ему было милостью царской легкая смерть.
Она упала на колени.
Закрыла глаза.
Завыла.
Горестно, что волчица… глухо… и тогда-то вернулась боль, а с нею — и сердце, стучавшее мерно, что механизмус, вновь ожило по-настоящему.
…удалось.
…нет, нельзя сказать, что была она беспамятна и не ведала, что творила.
Ведала.
Когда руками копала могилку в снегу, обламывая ногти о мерзлую землю.
Когда укладывала на дно колючие еловые лапы.
И на них — своего мальчика, в шубу завернутого. Когда засыпала его рыхлым снегом… когда выволакивала камни, окружая могилу. Шептала слова из книги проклятой, которая, о диво, при ней осталась. Не знали? В царских хоромах много сокровищ, которые никто-то сокровищами не считает. И эта книжица… случайно попалась под руку, выпорхнула, сыпанула пылью на руки. Раздразнила любопытство.
Нет, тогда-то она и не думала воспользоваться.
Увезти хотела.
Чтоб не попала эта книжица в чужие руки, чтоб не причинила зла… спрятать.
Изучить.
А вот час пришел, и крови пролитой хватило. Чем не жертва? И не ею принесена. Осознав это, она рассмеялась.
Уже позже, окончательно решившись, она шла, брела, не разбирая дороги… и добрела до деревеньки…
…ее не ждали.
…встретили брехливые собаки. Глупые создания, в которых жизни было — капля. И эта капля не насытила, как и толстый мужик с оглоблей, вздумавший заступить ей дорогу.
Она срывала чужие жизни, что ромашки для венка, боясь лишь одного — что слишком мало их…
…несла.
…бежала босиком по колючему снегу, несла его, сплетенный древним знанием. Задыхалась от боли. И надежды. И страха, что надежды этой — не достаточно…
…лила молитву земле.
И собранную силу в посиневшие губы своего мальчика. Звала. Клялась. Кляла и обвиняла. Рыдала, позабывши и о гордости, и о мести, желая лишь одного — чтобы ожил.
Исполнилось.
…тогда это было сродни чуду. Дрогнули заиндевевшие веки, и снежинка сорвалась со светлых с рыжиною ресничек.
— Мама… мне так холодно, — сказал ее мальчик, протягивая руки. — Мамочка… почему мне так холодно?
— Ничего, — она обняла, прижимая к груди того, кто был ее жизнью и надеждой. — Скоро я тебя согрею…
Знала ли она, чем обернется?
А если бы знала… нет, ничего б не изменилось.
Жизнь за жизнь?
Пускай.
Если ему, тому, кто был проклят, позволена такая плата, то и ее мальчик ничем не хуже.
— Ничего, — повторила она, обнимая сына.
Вырос. И только Морана знает, чего стоил ей каждый его год… посильная плата. Она не жаловалась. Она приспособилась. И хоронить. И воскрешать. И утешать.
Уговаривать.
Избавлять от лишней боли, ведь он, ее мальчик, так хрупок. К чему ему лишняя память? Лишние мучения? Она оставит все себе, ибо такова доля матери.
— Отпусти, — взмолился он, склоняя голову к ее плечу. — Если любишь…
Конечно, любит. Ради любви все… и ради справедливости… ради него…
— Скоро, — пообещала она, перебирая тонкими пальцами кудри. — Скоро все закончится, мальчик мой… и ты оживешь. По-настоящему оживешь… я нашла способ.
Гроза стихала.
И мертвецы рассыпались белым крошевом.
Отступали.
— Я согрею тебя, — она набросила на плечи сына шубу, пусть в этом и не было смысла. — Поверь… пожалуйста… в последний раз поверь.
— А если не выйдет?
Он смотрел в ее глаза с такой тоской, что сердце сжалось.
— Если не выйдет, — женщина облизала обветренные губы. — Тогда я позволю тебе уйти…
— Спасибо, мама…
Глупенький ее мальчик.
Такой наивный.
* * *
На другом поле кипело пламя.
Оно летело по земле, оставляя черные следы ожогов. И снег вскипал. Шипела, плевалась вода, умирая в сердце огненного вихря. А он поднимался выше и выше.
До самых небес.
И те выгибались, страшась обжечься.
Звезды горели яркие, что угли. А угли хрустели под босыми ступнями, словно лед. Пламя цеплялось за пальцы азарина. Огненными нитями собиралась в ладонях, свивалось в ручьи, а ручьи разрастались реками.
— Не стоит бояться огня, — сказал Кирей и сунул руки в огненный вихрь. — Оно твоя суть.
Арей стоял в отдалении.
Он был бос.
И простоволос.
Он глядел на огонь жадно, но не решался протянуть руку.
— Сути невозможно лишиться и остаться живым… собой, — Кирей подбросил с ладони огненную птицу. — Поэтому… ты или зажжешь огонь.
— Или?
— Или умрешь.
— Сегодня?
— А чем тебе вечер не нравится? Тихо, спокойно… небо вон какое…
Завеса пламени окрашивала звезды алым.
— Вечер неплохой… но как-то я… морально не готов пока…
— А зря. Смерть, она такая… — Кирей усмехнулся. — Ждать, пока изготовишься, не станет. Страшно?
Арей тряхнул головой и признался.
— Страшно.
— Ты свободен уйти. Держать не стану. Уговаривать тем паче.
— Но я все равно умру.
— В какой-то мере, — глаза Кирея полыхнули алым. — Возможно, ты умрешь физически. Когда то, что в тебе осталось, погаснет. И это, поверь, далеко не худший вариант. Но…
— Но?
Арей ступил на выжженную землю.
— Если убрать суть явления, то само это явление перестанет быть собой. Понятно объясняю?
— Не слишком.
Пламя отпрянуло, но тотчас потянулось к новой игрушке. Оно, новорожденное, почти отпущенное на свободу — нить Киреевой воли была слишком тонка, чтобы обращать на нее внимание — было любопытно. Ему хотелось поскорей добраться до того, кто либо смел, либо глуп, либо и то, и другое разом.
Вспыхнет ли эта игрушка быльем?
Или же будет тлеть медленно и долго?
Рассыплется ли пеплом на куски? Обернется ли драгоценным камнем, из тех, что рождались в недрах гор? Пламя помнило камни. И горы, в которых спало. Как помнило себя в сотнях и тысячах иных обличий. В нем нашлось бы место еще одному.
— Ты есть огонь. Тело — это лишь оболочка. Вот, смотри, — Кирей развел руки и вспыхнул. Он горел, не сгорая, и тем нравился пламени.
Оно даже готово было подчиниться ему.
Ненадолго.
Это ведь тоже своего рода игра: кто кем управляет?
— Не бойся потерять оболочку. Не держись за нее. Иначе или лишишься, или останешься только с нею. А уж чем она заполнится, когда погаснет последняя искра… прежде чем сделать шаг, подумай хорошенько.
Ознакомительная версия.
