Фелисина сердито покосилась на него.
— А я-то думала, что вы спите или уже умерли.
— Милая девушка, мертвецы не в состоянии сидеть на корточках. Они валяются, как рогожные кули. Можешь не волноваться: служитель идет не к тебе, а ко мне.
До сих пор Фелисина как-то не обращала внимания на этого человека, но теперь решила приглядеться к нему. Видом своим он больше напоминал жабу с впалыми глазами. Человек этот был лысым. Его лицо густо покрывала татуировка — множество крошечных черных значков, окаймленных черными квадратиками. Сливаясь воедино, они превращались в подобие мятого пергаментного свитка. Всю одежду человека составляла выцветшая красная набедренная повязка. Над ним густо вились мухи, но их танец был иным; эти мухи словно не являлись частью свиты таинственного служителя Клобука. Неожиданно в глазах Фелисины все эти крошечные квадратики татуировки сложились в целостную картину, и она увидела на лице лысого человека… морду вепря. Более того: «шкура» татуировки покрывала все его тело, доходя до ступней ног, где виднелись тщательно вырисованные звериные копыта. До этого момента Фелисина была слишком погружена в себя, чтобы обращать внимание на товарищей по несчастью. А ведь лысый человек являлся не кем иным, как жрецом Фенира — Летнего вепря. Похоже, мухи «знали» об этом или хотя бы «чувствовали». У жреца Фенира не было обеих кистей. Мухи кружились над его культями, однако ни одна из них даже случайно не задела узоров татуировки. Их танец можно было бы назвать «танцем отчуждения».
Жрец Фенира замыкал собой цепь узников. Запястья остальных сковывали тесные железные обручи. Лодыжки лысого человека, стертые до крови, служили лакомой приманкой для мух, и все же ни одна не отваживалась опуститься на его ноги.
На жреца упала тень, и сейчас же его глаза открылись. Рядом стоял служитель Клобука. Натянутая цепь больно впилась Фелисине в левое запястье. Плиты стены, разогретые солнцем, вдруг сделались скользкими. Тонкая ткань арестантского балахона не сдерживала скольжения, и Фелисине пришлось упереться лопатками, чтобы не сползти вниз. Таинственное существо, окруженное саваном мух, замерло напротив жреца Фенира. Тот продолжал сидеть на корточках. Кем же он был — этот служитель Клобука? Живая завеса из мух не пропускала внутрь ни лучика солнца, обрекая его на жизнь во мраке. Когда лапки насекомых коснулись и ее кожи, Фелисина торопливо поджала ноги к телу, прикрыв их балахоном.
Жрец Фенира улыбнулся одними губами и произнес:
— Час Алчущих уже миновал. Возвращайся в свой храм, служитель Клобука.
Служитель Клобука не ответил. Фелисине почудилось, что жужжание его свиты стало иным. Теперь жутковатая музыка мушиных крылышек отдавалась даже в ее костях.
Лысый сощурился. Его голос тоже зазвучал по-иному.
— Понимаю твой вопрос… Когда-то я и впрямь служил Фениру, но это было давно. Очень давно. А это осталось от него на память. Сдирается только вместе с кожей. И хоть Летний вепрь не особо жалует меня, ты ему и вовсе не по вкусу.
Душа Фелисины содрогнулась: мушиное жужжание превратилось в ясно различимые слова.
— Тайна… явить… сейчас.
— Так давай! — рявкнул в ответ бывший жрец Фенира. — Яви свою тайну.
Фелисина запомнила этот момент и потом часто его вспоминала… Возможно, тогда вмешался сам разгневанный Фенир; возможно, тайна была всего лишь насмешкой бессмертных над смертными, либо смысл ее превосходил понимание младшей дочери Дома Паранов. У нее на глазах мухи разлетелись, обнажив… пустоту. За их покровом не оказалось никакого служителя Клобука.
Весь ужас, копившийся внутри Фелисины, вдруг вырвался наружу, и оцепенение, владевшее ее душой, спало. Бывший служитель Фенира дернулся всем телом. Из немых глоток ошеломленных стражников не вырвалось ни звука. Цепи натянулись, как будто узники, воспользовавшись замешательством, решили бежать. Казалось, они вот-вот вырвут из стены железные кольца. Но и кольца, и цепи выдержали. Стражники бросились к арестантам и быстро превратили их в покорное стадо.
— А уж это было совсем ни к чему, — растерянно пробормотал лысый.
Прошел час. За это время тайна, потрясение и ужас перед служителем Клобука слились в сознании Фелисины еще в один слой; самый свежий, но наверняка не окончательный в кошмарной действительности ее нынешней жизни. Служитель Клобука, оказавшийся… пустотой. Мухи, жужжащие… словами.
«Да и был ли это Клобук? — думала Фелисина. — Неужели Властитель Смерти снизошел до хождения среди смертных? И зачем он остановился перед бывшим жрецом Фенира? Какой смысл содержало это неожиданное откровение?»
Но постепенно вопросы меркли, и Фелисина вновь цепенела, впадая в прежнее отчаяние. Императрица провозгласила этот год годом «очищения от высокородной скверны». Знатные дома и фамилии лишили всего, что у них было, наспех обвинили в государственной измене и заковали в цепи. Но как сюда попали бывший жрец Фенира и другой, свирепого вида узник, наверняка промышлявший разбоем? Ни в том, ни в другом не было и капли аристократической крови.
Тихий смех Фелисины удивил обоих ее сотоварищей.
— Что, милая девушка, Клобук раскрыл тебе свою тайну? — спросил ее бывший жрец.
— Нет.
— Тогда чему же ты смеешься?
Она покачала головой.
«Я ожидала оказаться в достойном обществе, но императрица и здесь нас обманула. А бедноте, жаждущей растерзать узников, совершенно нет дела, кто каких кровей. И наверное, очень скоро они получат такую возможность».
— Дитя мое!
Старушечий голос, окликнувший Фелисину, еще хранил былое высокомерие, но оно оставалось лишь фасадом, за которым скрывались растерянность и отчаяние. Фелисина скользнула глазами и нашла эту сухопарую старуху. Та соседствовала с разбойником, только по другую сторону. На ней был ночной халат, рваный и запачканный кровью.
«Наверняка это ее кровь».
— Госпожа Гэсана?
— Да, ты не ошиблась. Это я, Гэсана, вдова господина Хильрака.
Слова она произносила с оттенком неуверенности, будто сомневалась, кто она на самом деле. Морщинистое лицо с покрасневшими глазами и остатками румян на коже повернулось к Фелисине.
— Я тебя узнала. Ты — Фелисина, младшая дочь из Дома Паранов!
Фелисина поежилась. Ей не хотелось ни говорить со старухой, ни глядеть на нее. Караульные, что стерегли узников, стояли, опираясь на копья. Они передавали друг другу фляжки с элем и отгоняли последних мух. За сдохшим мулом приехала телега. Оттуда слезли четверо чумазых крючников и принялись лениво разматывать свои нехитрые снасти. За стенами, окаймлявшими площадь Судей, лежали с детства знакомые улицы Анты, высились расписные башенки и купола зданий. Фелисине до боли захотелось оказаться сейчас на какой-нибудь прячущейся в тень улочке. Подумать только, еще какую-то неделю назад она жила совсем в другом мире. Девушка вспомнила, как их конюший Себрий всегда сердился, что она смотрит в небо, а не на дорожку для верховой езды. Но все равно Фелисине удавалось точно и с изяществом разворачивать свою любимую кобылу, чтобы не заехать в пределы виноградников.
