— Скажи, пожалуйста… а что ты сделала на остановке?
У меня опять мурашки по спине побежали.
— Когда? На какой остановке?
— С женщиной, которая кричала.
— Я ничего не сделала. Я просто ей сказала, что так нельзя. И ушла. А вы видели, что ли?
— Я видел… Ты ей не просто сказала. Иначе бы она еще хуже разоралась бы. Ты не просто сказала — ты сделала. Осознанно? Или случайно?
— Случайно, — сказала я. — И ничего я не делала. Я ее пальцем не коснулась. Если вы видели, то вы и должны…
— Погоди. Ты ее коснулась не руками.
— А чем же?
И я начала смеяться. Не потому, что мне сделалось смешно, — боже упаси, у меня зуб на зуб не попадал. Просто надо же было показать этому человеку, что я его не боюсь и все его домыслы — ерунда на постном масле.
— Ты меня испугалась?
Опять он очень честно спросил. И честно удивился. А как же: в темноте увязывается за девчонкой здоровенный мужик, бородатый, почти старый. Называется Обероном. Задает дурацкие вопросы. И еще удивляется, что мне чуть-чуть не по себе.
— Не бойся, — сказал он. — Я же не затем, чтобы тебя ругать. Наоборот, я давно ищу кого-нибудь похожего на тебя. Который умеет то, что ты сделала сегодня на остановке.
— Да я ничего не умею! Это было случайно, понимаете? Мне просто… всегда плохо, когда кто-то орет, ссорится. Я хотела, чтобы она замолчала!
Я запнулась. Выходило так, что я оправдываюсь. А с какой стати?
Мы шли все медленнее и медленнее и наконец остановились перед витриной гастронома. Налево, во двор, второй подъезд, восьмой этаж; только я ни за что не пошла бы туда со странным дядькой на хвосте. Дураков нет.
— Ты бы хотела попасть в Королевство?
— В Англию, что ли?
— Почему в Англию?
— Потому что Великобритания — Соединенное Королевство.
— Нет. Не в Англию. В Королевство.
— Нет, спасибо. Лучше вы сами.
— Ладно. — Он не обиделся. — Я тебе дам одну вещь. Когда решишься — бросишь ее на землю. Я буду ждать.
И сунул мне теплый шарик в ладонь.
— Ну, до свидания…
Он уходил по улице, все дальше и дальше, а я смотрела ему вслед. Надо же убедиться, что он в самом деле ушел и не сможет за мной погнаться.
Огляделась — не следит ли кто-нибудь еще?
Нырнула во двор. Взлетела по лестнице в парадное. Бегом проскочила в лифт.
И там уже разжала ладонь.
На другой день у меня было особенное настроение с самого утра. Пускай не выспалась, пускай скандал случился ни свет ни заря: за столом Петька кидался кашей в Димку, а Димка бил ложкой Петьку по голове. Я отвесила подзатыльники обоим, чтобы не орали. Пришла мама и отвесила подзатыльник уже мне — потому что я, видите ли, взрослая и должна следить за порядком, а не драться. Я схватила бутерброд со стола и так, с бутербродом в одной руке и рюкзаком в другой, выскочила на лестничную площадку. Поставила рюкзак на перила, сунула руку в карман куртки…
Он был стеклянный и немного светился изнутри. Внутри шарика стекло колыхалось, как студень, и в этом студне плавал ключ — с виду медный, с зелеными пятнышками на бородке, он замирал, когда я прямо на него смотрела. А когда я отводила взгляд и косилась исподтишка — он начинал медленно поворачиваться и мерцать, как далекая звездочка.
Ключ от Королевства.
Я будто разделилась надвое: одна моя половина прекрасно понимала, что шарик — просто красивый сувенир, а вчерашний дядечка — в лучшем случае мирный сумасшедший.
Но у меня было особенное настроение с самого утра. Потому что вторая половина уже вовсю играла в Королевство. Где зубчатые скалы, замок на горе и лес вокруг. Потому что невозможно всерьез принимать этот ноябрь, этот дождь и вечную темень. Можно же верить во что-то красивое…
Я мечтала три урока подряд. На перемене между третьим и четвертым заявилась в столовую — и наскочила там на трех идиоток из десятого «Б».
— А кто это такой? — очень громко спросила Зайцева у Лозовой. — Почему эта девочка из второго класса пришла в столовую на взрослой перемене? Время малышей — между вторым и третьим уроком. Я права?
Лозовая заржала. Хворостенко захихикала, Эта Хворостенко живет в нашем подъезде и, когда встречает меня в лифте, смотрит в сторону — просто не замечает. А когда рядом Зайцева — проходу не дает, все ищет, к чему прикопаться. Это проверено.
— Девочка, девочка, в каком ты классе?
Зайцева знает, в каком я классе. Ей просто кажется очень смешным, что я маленького роста. Ей кажется это настолько забавным, что она всякий раз придумывает новенькую шутку — все на ту же нестареющую тему.
А я расту. Я почти каждый день отмечаю свой рост на дверном косяке. Я в самом деле становлюсь больше, просто мои одноклассники растут тоже, и у них получается быстрее…
— Девочка, а девочка, а может, ты карлик?
У меня в руке был стакан с яблочным соком. Р-раз — и Зайцева оказалась мокрой с головы до ног: и лицо, и пиджак, и волосы.
— Ах ты, гадина!
Я не успела отскочить. Мокрая Зайцева заехала мне кулаком по физиономии, так что в глазах на секунду стало светло-светло. Лозовая вцепилась в волосы — хорошо, что у меня короткие волосы, не так-то просто удержать…
Я запустила в Зайцеву стаканом. Стакан отлетел от ее живота и разбился на полу; полетели в разные стороны осколки.
Хворостенко заверещала.
Кто-то налетел и вцепился в меня сзади; я, не глядя, лягнула каблуком.
Оказалось, это биологичка.
— Если тебя обидели словесно — ну так и отвечай словесно! Что это за дикость — жидкостью в лицо?! Что это за хамство — драться? Ты посмотри на себя! От горшка два вершка, а агрессивная, как уголовник!
Завучиха возвышалась передо мной, будто айсберг — меньшая часть над столом, большая — невидимая, под столом на стуле. Завучихе легко и просто сказать мне, что я — от горшка два вершка. А если я скажу ей, что она — жирная корова…
Ой, что будет!
Или хуже все равно уже ничего не будет? И можно спокойно сказать, что думаешь?
В этот момент завучиха меня ненавидела. Не за яблочный сок, и не за разбитый стакан, и даже не за синяк на ноге биологички. Она готова была меня убить за все плохое, что было в ее жизни. Как вчерашняя тетка ненавидела цыганчат — не за то, что они грязные и попрошайки, а за то, что у тетки был тяжелый, серый день — один из многих, и так до самой смерти.
Глядя в поцарапанный линолеум, я снова вспомнила все, что было на остановке. Как я будто отодвинула черную пелену, тетка замолчала, захлопала глазами, лицо ее из остервенелого вдруг стало нормальным, даже добрым…
