Ознакомительная версия.
И еще вот что меня насторожило: отец крепко сжимал в руках свой рабочий рюкзак. Я это видел не впервые и не сомневался: мы в беде. Так было в Каире, когда какие-то вооруженные люди атаковали нашу гостиницу. Отец тогда находился в холле на первом этаже. Я услышал выстрелы и помчался вниз, боясь, что его могли убить. Но когда я прибежал, отец спокойно застегивал молнию на рюкзаке. Трое нападавших находились без сознания и висели на люстре вниз головой. Их лица были закрыты задравшимися балахонами, так что я видел лишь волосатые ноги и трусы. Позже, когда появилась полиция, отец утверждал, что не был свидетелем происходившего. Полицейские чесали затылки, пытаясь найти причину, заставившую вооруженных людей залезть на люстру и потерять сознание.
Другой случай произошел в Париже. Мы сами не знали, как оказались в гуще уличных беспорядков. Отец подошел к первой попавшейся машине, что стояла у тротуара, рванул дверцу, велел мне лезть на заднее сиденье и не поднимать головы. Сам он сел на переднее. Я слышал, как он роется в рюкзаке и что-то бормочет себе под нос. А в это время толпа орала и бесновалась, круша все на своем пути. Через несколько минут отец сказал, что можно выходить. Мы вышли. Вокруг не осталось ни одной машины, которая не была бы опрокинута или подожжена. Только та, где мы укрылись, сверкала так, будто выкатилась из автомойки. Под стеклоочистители было подсунуто несколько купюр в двадцать евро.
Я невольно проникся благоговением к отцовскому рюкзаку. Он был нашим амулетом, приносящим удачу. Но когда отец сжимал рюкзак в руках, это означало: впереди трудности.
Мы проехали через центр Лондона и свернули на восток; туда, где находилась квартира деда и бабушки. За окнами такси проплыли золотые ворота Букингемского дворца, высокая колонна Нельсона на Трафальгарской площади. Лондон — ничего себе город, но, когда долго путешествуешь, все города перемешиваются между собой. Бывало, другие ребята мне завидовали:
— Надо же, как тебе повезло! Столько путешествуешь!
Они думали, что мы с отцом глазеем на достопримечательности, живем в шикарных гостиницах и летаем первым классом. Все как раз наоборот. Отец всегда выбирал гостиницы подешевле. Сам он отправлялся читать лекцию или по другим делам, а я оставался в номере. Два-три дня, и снова в путь. Это больше походило на жизнь беженцев, чем туристов.
Только не делайте из этого вывод, что мой отец занимался опасной работой. Нет, он читал лекции. Например: «Действительно ли магия Древнего Египта способна вас убить?» Или: «Излюбленные наказания в древнеегипетском загробном мире». Сами понимаете, такие темы интересовали только специалистов. Но как я уже говорил, в жизни отца была и другая сторона. Он всегда отличался осторожностью. Где бы мы ни останавливались, отец вначале внимательно осматривал номер и только потом впускал меня. В музеях он не бродил часами по залам. Пройдет к нужным ему экспонатам, посмотрит, что-то запишет себе в блокнот и скорее к выходу. Я иногда думал: может, он боится камер слежения?
Однажды, когда я был помладше, мы со всех ног бежали через зал аэропорта имени Шарля де Голля, опаздывая на рейс. Отец нервно оглядывался и не успокоился, пока самолет не взмыл в воздух. Я его тогда спросил: зачем понадобилось приезжать в аэропорт в последнюю минуту и нестись так, словно мы от кого-то убегаем? Видели бы вы, как отец на меня посмотрел! Помню, в каком-то триллере маленький мальчишка случайно выдернул чеку гранаты. И когда его отец увидел… Вот такой же взгляд был и у моего отца. Знаете, я даже испугался, что сейчас услышу что-нибудь страшное. Но он лишь сказал:
— Ничего особенного, Картер. Все в порядке.
Ничего особенного. Хорошие словечки, чтобы скрыть страх перед чем-то ужасным.
После того случая я подумал, что лучше не задавать отцу подобных вопросов.
Фамилия деда и бабушки — Фауст. Они живут неподалеку от делового центра Кэнери-Уорф. Такси остановилось напротив их дома. Отец попросил водителя обождать.
Мы переходили улицу, когда отец вдруг застыл на месте. Он оглянулся назад.
— В чем дело? — спросил я.
Отец не ответил. Я тоже обернулся и увидел человека в длиннополом пальто. Он стоял, прислонившись к большому засохшему дереву. Человек был довольно грузным, с кожей цвета жареных кофейных зерен. Под расстегнутым пальто виднелся костюм в светлую полоску (пальто и костюм показались мне дорогими). Длинные волосы собраны в косичку, мягкая фетровая шляпа низко надвинута на лоб. Глаза были скрыты под круглыми темными очками. Он был чем-то похож на джазмена. Я так говорю потому, что отец часто брал меня на концерты, и я знаю, как одеваются многие джазовые музыканты. Глаз этого человека я не видел, но мне показалось, что он наблюдал за нами. Может, кто-то из старых друзей отца или его коллег-египтологов? Это меня не удивляло: отец встречал знакомых едва ли не в каждом городе. Странным было место. Почему этот человек стоял напротив дома, где жили дед, бабушка и Сейди? И вид у незнакомца был какой-то расстроенный.
— Картер, иди к дому, — велел мне отец.
— Но…
— Приведи Сейди. Я подожду вас в такси.
Сам он направился к человеку в длиннополом пальто. Мне оставалось одно из двух: последовать за отцом и посмотреть, к чему приведет их встреча, либо пойти за сестрой.
Я выбрал менее опасный вариант и пошел за Сейди.
Сейди уже ждала меня и открыла дверь раньше, чем я успел постучаться.
— Опять опоздал, — буркнула она.
На руках у нее сидела кошка Маффин — «прощальный подарок», сделанный отцом шесть лет назад. За эти годы Маффин ничуть не изменилась. Она была похожа на миниатюрного леопарда с пушистой желто-черной шерстью, настороженными желтыми глазами и остроконечными ушами, слишком большими для ее головы. На ошейнике висел серебряный египетский кулон. Кошка даже отдаленно не напоминала маленький кекс под названием маффин, но Сейди, давая ей имя, была еще маленькая. И вообще, искать логику в девчоночьих поступках…
С прошлого лета Сейди не особо изменилась.
[Ну вот, сейчас торчит рядом и сердито зыркает на меня. Чтобы не получить под ребро, буду, описывая ее внешность, думать над каждым словом.]
Вы бы ни за что не поверили, что она моя сестра. За шесть лет жизни в Англии она стала говорить как англичанка. И потом, внешностью она пошла в маму, а мама у нас была белая. Кожа Сейди гораздо светлее моей. И волосы у нее цвета карамели; до блондинки ей далеко, но она и не шатенка. Вдобавок ей нравится подкрашивать волосы разноцветными яркими прядями. На этот раз они были красными (хорошо, что только слева). И еще у нее синие глаза. Я не шучу. Синие, как были у нашей мамы. В свои двенадцать Сейди почти одного роста со мной, и меня это бесит. Ну вот, портрет готов.
Ознакомительная версия.
