Мне надо совсем немного. Я хочу, чтобы рядом был кто-то, кто увидит меня саму, а не то, как я выгляжу, кто позовет меня по имени, чтобы куда-то пойти… А у меня даже комнатных цветов нет. Зачем привязываться к кому-то, а потом разочаровываться в них? Или наблюдать, как по какой-то причине они уходят от тебя. Дед, бабушка, Оби Ван…
Одевшись, я вышла из дома. Все как я люблю, ночь, дождь, пронизывающий до костей ветер. Мокрые, темные улицы, редкие одинокие прохожие, ожесточенно сражающиеся с зонтами. Куда они спешат? К кому? Кто их ждет? Если у них смысл в жизни?
Год назад, по настоянию мамы, я пошла к психотерапевту. Зря.
— Тебе нужно задуматься о смысле жизни и понять, что тебя увлекает. Как только ты это сделаешь, у тебя появятся мечты и надежды, то ради чего стоит жить, — сказала дамочка, похожая на добрую фею из сказок.
За время нашего общения она ни разу не посмотрела мне в глаза. Больше я к ней не приходила.
Мечты и надежды? Они испарились в четырнадцать. Когда мировое светило озвучило приговор и похоронило мое будущее под бетонным надгробием. Зря мы к нему обратились, нужно было и дальше кочевать по больницам, поликлиникам, врачам, знахаркам и экстрасенсам, те хотя бы позволяли надеяться.
Может, было бы лучше, если бы меня сдали в интернат? Тогда бы ни родителям, ни остальным родственникам не пришлось бы смущенно отводить от меня взгляд. Говорят в семье не без урода, в данном случае урод я.
Я — извращенное генетическое отклонение. Очень светлые, почти белые волосы, шершавая как старый асфальт серая кожа и мутные голубые глаза. Рост почти 190 и вес почти 40. Некоторые считают меня анорексичкой. Если бы! На аппетит я никогда не жаловалась, могу есть сладкое — жирное — вредное — калорийное тоннами! Только толку от этого ноль! А еще я могу злиться, плакать, драться, уехать к черту на рога, могу даже умереть, но ничего не измениться. Я так и останусь… такой.
Я очень рано поняла значение слов «заразная», «больная» и «ненормальная». Еще в детском саду. Откуда меня благополучно выперли по просьбе обеспокоенной общественности, не помогла даже солидная справка, подписанная одним академиком и двумя докторами наук. Я окончила школу с золотой медалью, а мой университетский диплом произвел фурор, но я нигде не смогла найти себе работы по специальности. Это невыносимо обидно, когда тебя не хотят и тебе не рады, будь ты хоть семи пядей во лбу и очень- очень доброжелательно настроена, потому что твоя внешность «не формат».
Я зарабатываю на жизнь голосом. Чуть хрипловатое темное контральто и внешность рахитичного инопланетного кузнечика, что может быть печальней? А когда я не работаю, то убегаю от реальности. Книги, музыка, прогулки (в основном по ночам). Унылый отсчет от выходного до выходного. Еще пробежки и минимальная разминка каждый день, так, по-привычке, чтобы не терять форму. Жаловаться бесполезно, да и не кому.
Я всегда беру вечерние и ночные смены, медленно иду по вечерним улицам, выпадая из общего движения, из суеты, из жизни. Вот как сейчас. Еще два квартала… и постоянный повтор, под мерное гудение системника: «Здравствуйте, меня зовут Таисия. Не могли бы вы ответить на несколько вопросов?». Может в секс по телефону перейти? Предлагали. Говорят, голос, самое то для такой работы.
Смена тянулась бесконечно, звонков было мало. Можно было сидеть и смотреть, как за окном по голым веткам деревьев скользят капли дождя, подсвеченные огнями с проспекта. И в кафетерий я не пошла, прожевала нечто безвкусное из пакета, валявшегося в столе и снова уставилась отсутствующим взглядом в темноту. Может, мне повезет, и через несколько часов я снова буду идти сквозь дождь.
Не повезло, ну я не очень-то и надеялась. Проходя мимо школы, я скривилась и плюнула. Ненавижу школу — филиал ада на Земле. Одиннадцать лет травли и мерзких унизительных розыгрышей. Такой срок дают за особо тяжкие преступления.
Даже мой рост воспринимали, как личное оскорбление, не говоря уже о моей, мягко скажем, необычной внешности. Мало мне было этого, так я еще и училась лучше всех. Достаточно причин для всеобщей ненависти, правда? В школе я научилась терпеть. Боль, насмешки, да что угодно. Не жалуясь. Привыкла вести себя как партизан в гестапо и не показывать как мне плохо. Стоит один раз показать слабость, и это сразу же используют против тебя. Унижений и боли будет столько, что захлебнуться можно. Мне пришлось стать замкнутой, окружить себя ледяной стеной, это была моя защита от мучителей, которые отравляли мне жизнь. Мне и еще нескольким детям. Но они, со временем, переросли полноту, скобки на зубах и прыщи, а я нет. Поэтому я дралась и всегда била первой, иначе, до сих пор обливалась бы слезами, сидя в каком-нибудь углу. Драк было много. Большинство из них для меня заканчивались очень плохо. Потому что один на один со мной никто не связывался.
А вначале мне нравилось ходить в школу. В воинских частях детей мало, да и авторитет родителей помогал. Потом все изменилось, большой город и большая школа. Я приходила домой в синяках и ревела от злости и боли. Конфликты росли как снежный ком. Деду это надоело, и он отвел меня к Оби Вану.
В школе я дралась и ругалась, но в универе, поддавшись на уговоры бабушки, была тихой зубрилкой, просидев в библиотеке пять лет, а потом плавно переместилась в колл-центр. Следующая остановка — кладбище.
Домой идти не хотелось. Стены квартиры как будто давили на меня, и я свернула к парку. Это место я любила, вернее я любила кривоватую скамейку около заросшего пруда. Когда дед был жив, мы сидели здесь часами, теперь сижу я одна. Здесь всегда тихо и можно вообразить, что кроме меня нет никого на свете. Просто сидеть и слушать ветер.
Гру'Гард'Виндс, сотник нордов из Серых Башен
Я сидел в мокрых осклизлых кустах уже давно, целую вечность. Поминая незлым тихим словом, глупого человеческого мальчишку. Чужой мир был отвратительным, на вкус, на запах, на слух. Высасывал силы, туманил рассудок. Сколько еще я смогу продержаться? Такого отчаянного голода я не испытывал со времен войны, а жажда? Она почти иссушила. Дождь не приносил облегчения, с неба лилась не вода, а какая-то неприятная маслянистая субстанция. Я чувствовал себя разбитым, больным и старым, не способным принять правильное решение. Да я сойду с ума раньше, чем голод, жажда и боль, прикончат меня! Это было невыносимо, чувствовать свою беспомощность и уязвимость! На секунду сознание затопила чистая ярость и желание как можно дороже отдать свою жизнь. Только кому она здесь нужна? Холодное солнце два раза поднималось над деревьями, а помощи все не было. Осознание того, что я застрял в этом жутком месте надолго, вынудило меня покинуть убежище. Я долго выбирался из тонких колючих веток. Ноги затекли и плохо слушались, рука, жестоко ободранная во время падения, опухла и противно ныла. Мне пришлось прислониться к дереву, чтобы отдышаться. Долго стоять, прислушиваясь к бешеному стуку своего сердца, впервые так остро почувствовав груз прожитых лет.
