Видите ли, этот священник был родным братом Ведьмака. Я только раз видел его, еще весной, когда мы оказались в Хоршоу. Тогда его лицо исказилось от гнева, он вперил в нас сердитый взгляд и перекрестил воздух. Ведьмак даже не взглянул в его сторону – никакой привязанности они друг к другу уже давно не испытывали, хуже того – не разговаривали на протяжении больше чем сорока лет. Однако семья есть семья. Именно поэтому Ведьмак в конце концов и послал меня в Хоршоу.
– Священники! – возмущался он. – Почему они так уверены, что все знают? Почему вечно суются, куда не следует? О чем, интересно, он думал, пытаясь одолеть потрошителя? Каждый должен заниматься своим делом.
В конце концов он успокоился и потратил несколько часов, в деталях объясняя мне, как следует действовать; заодно сообщил имена и адреса такелажника и каменотеса, которых следовало нанять. Он также назвал имя доктора, настойчиво повторяя, что я должен позвать именно его, а не какого-нибудь другого целителя. Еще одна сложность, поскольку этот доктор жил не очень-то близко. Мне ничего не оставалось, кроме как послать ему записку и надеяться, что он отправится в путь немедленно.
Я опустил взгляд на женщину, которая нежно промокала лоб священника куском ткани. Сальные прямые волосы несчастного были откинуты назад, глаза закатились. Он не знал, что женщина обратилась к Ведьмаку за помощью. Если бы это было ему известно, он воспротивился бы. Хорошо, что сейчас он не мог меня видеть.
Из глаз женщины капали слезы, поблескивающие в свете свечей. Она была даже не членом семьи, всего лишь домоправительницей; должно быть, он был по-настоящему добр к ней, если она так убивается.
– Доктор скоро будет, – попытался утешить ее я, – и даст ему что-нибудь обезболивающее.
– Он всю жизнь страдал, – ответила она, – да и я причинила ему немало беспокойства. Вот почему он боится смерти. Он грешен и знает, куда попадет.
Кем бы он ни был и что бы ни делал, такого старый священник не заслуживал. Никто такого не заслуживает. Он, без сомнения, был храбрым человеком. Храбрым или очень уж глупым. Когда домовой начал выкидывать свои трюки, священник попытался справиться с ним самостоятельно, используя обычные «орудия» служителя церкви: колокол, святую книгу и свечу. Однако тьму таким образом не одолеть. В большинстве случаев от всего этого нет никакого толку, поскольку домовой просто не обращает внимания на священника и его заклинания. В конце концов, чаще всего он уходит по собственной воле, а священнику достаются почет и уважение.
Однако на этот раз в Хоршоу завелся самый опасный тип домового из всех, с которыми нам приходится иметь дело. Обычно мы называем их потрошителями скота, поскольку чаще всего они питаются животными. Однако, попытавшись вмешаться, священник сам стал жертвой домового, и тот теперь превратился в настоящего потрошителя, попробовавшего вкус человеческой крови. Священнику еще повезло, что он вообще до сих пор оставался в живых.
Рядом с лежащим священником от подножия алтаря тянулась зигзагообразная трещина в три шага длиной. В самой широкой части она выглядела как глубокая расселина и шириной была почти в ладонь. Расколов пол, домовой схватил старого священника за ногу и по колено утащил ее вниз. Теперь, сидя там во тьме, порождение тьмы медленно высасывало из священника кровь, а вместе с ней и жизнь. Потрошитель похож на большую, толстую пиявку. Он старается, чтобы его жертва как можно дольше оставалась жива, – растягивает удовольствие.
То, что мне предстояло, требовалось сделать независимо от того, выживет священник или нет. Я в любом случае должен был связать домового. Теперь, напившись человеческой крови, он больше не будет довольствоваться домашним скотом.
– Спаси его, если сможешь, – сказал мне Ведьмак, когда я уже собрался уходить. – Однако твоя первая обязанность – разобраться с домовым. Это важнее всего.
Я занялся собственными приготовлениями.
Оставив напарника такелажника копать яму, мы с самим такелажником вернулись в амбар. Он знал, что делать, и прежде всего налил воды в большую бадью, которую они привезли с собой. Вот еще одно преимущество работы с опытными людьми: у них есть все необходимое снаряжение. Бадья была надежная, деревянная, обхваченная металлическими обручами и достаточно большая даже для ямы в двенадцать футов глубиной.
Заполнив бадью водой примерно до половины, такелажник начал вытряхивать в нее коричневый порошок из большого мешка, который принес из двуколки. Он делал это небольшими порциями и после каждой добавки размешивал раствор прочным прутом.
Довольно скоро это превратилось в нелегкое занятие – постепенно масса в бадье становилась все более густой и вязкой. И воняло от нее, точно от пролежавшей несколько недель мертвечины, что, в общем, было неудивительно, поскольку порошок представлял собой толченые кости.
Конечным результатом всего этого должен был стать очень прочный клей. Такелажник все больше потел и тяжело дышал. Ведьмак всегда сам замешивал клей и меня этому научил, но время поджимало, а такелажник был посильней меня. Вот почему он приступил к этой работе, даже не дожидаясь моей просьбы.
Когда клей был готов, я начал добавлять в него из принесенных с собой маленьких мешков металлические опилки и соль, медленно помешивая, чтобы они распределились равномерно. Железо опасно для домового, потому что вытягивает из него силу, а соль обжигает. Стоит домовому попасть в яму, он будет оставаться в ней, поскольку нижняя сторона камня и стены ямы, обмазанные смесью, заставят его съежиться и держаться так, чтобы не касаться их. Конечно, самое сложное – загнать домового в яму.
Это мне еще только предстояло.
Наконец мы с такелажником решили, что все в порядке. Клей был готов.
Поскольку яму еще не вырыли, делать мне было пока нечего, и я топтался в ожидании доктора на узкой, извилистой тропинке, ведущей в Хоршоу.
Дождь прекратился, в воздухе не было ни ветерка. Стоял сентябрь, и погода уже начала меняться к худшему. В любой момент дождь мог зарядить снова, и первый, пока еще далекий раскат грома на западе заставил меня занервничать еще больше. Спустя минут двадцать я услышал в отдалении стук копыт. Из-за поворота показался доктор. Он скакал так быстро, словно за ним гналась вся адская свора. За спиной у него развевался плащ.
Представляться не было нужды, поскольку в руке я сжимал посох Ведьмака. В любом случае, доктор скакал с такой скоростью, что сильно запыхался. Я лишь кивнул ему, а он оставил вспотевшего коня пастись на высокой траве перед церковью и последовал за мной к боковой двери. Открыв ее, я из уважения пропустил его первым.
