Старый Тейрат, как его называли местные, дед Фараха, учил детей грамоте. В деревне не было своего Жреца Огня, обычно учившего детей наукам, слишком маленькой она была. И когда в Эшмине, пять лет назад, появился старик, хорошо знающий грамоту, тогдашний староста Хамир, сразу смекнул, что можно получить с незваного гостя. Он предложил Тейрату пожить в маленьком свободном домике, а взамен попросил учить деревенских ребятишек. Тейрат согласился. С тех пор они с внуком так и жили в маленьком домике на краю Эшмина. Старый Тейрат занимался с детьми, а подрастающего Фараха, сильного и выносливого, определили помощником кузнеца – тому вечно не хватало рабочих рук.
За пять лет, дед Фараха выпестовал писаря, подучил северному языку нового старосту и совершил немыслимый подвиг, обучив грамоте кузнеца. Это действительно было трудно. Со счетом проще, – куда же без счета, даже в деревне. Обсчитают, обманут, обвесят. А грамота вроде и не нужна. Но Тейрат без устали трудился, вдалбливая ученикам, и старым и младым, основы Северного языка, на котором говорили в Столице и в Приграничье. И как ни странно – преуспел. Староста смог блеснуть новыми знаниями на одной из ежегодных ярмарок в соседнем Башмине, за что удостоился похвалы от самого главы города. Тот назвал отличившегося гостя просвещенным и достойным примера – и это перед всеми старостами округи. Немудрено, что вернувшись в домой, Фасал расщедрился, наградил Тейрата пятеркой северных марок и повелел учиться всем деревенским. В меру сил. С тех пор Тейрат и Фарах не знали нужды, – под присмотром старосты, за учебу платили все. Хоть не звонкой монетой, а в основном едой да товарами. Но и того было довольно, чтобы не бедствовать. Так и жили.
Фарах, ушедший в воспоминания, споткнулся и помянул бога тьмы Тайгрена нехорошим словом. Устыдился, шлепнул сам себя по губам и пошел медленнее, внимательно высматривая дорогу в темноте. Дед, конечно, у него самый лучший, но он не терпел никаких бранных слов, и больно учил Фараха прутом, если тот употреблял словечки, услышанные от деревенской ребятни. Еще бы – учитель! Как так, у такого ученого человека и внук сквернословец. Нехорошо. Но раньше, когда они жили в Хазире, дед и сам не прочь был пустить крепкое словцо, особенно на базаре, когда ловил за руку воришку. Но жизнь в Хазире Фарах помнил плохо, словно старый сон. Ведь тогда он был еще совсем маленьким и с той поры прошло очень много времени. Запомнилось только, что вечно они скитались, перебирались с одного места на другое, жили подаянием. Потом шли на юг. Долго шли, несколько лет, подолгу задерживаясь то в одной деревне, то в другой. Но, наконец, пять лет назад, скитания кончились. Они пришли в Эшмин и остались тут. Это Фарах помнил уже хорошо. И как начинал работать в кузне и как ухаживал за фруктовыми садами, и как всем миром копали глубокий колодец у вдовы Масура. Все помнил. И как первый раз подрался с местными, и как первый раз хихикнула ему вслед Фаие. Это сейчас Фарах стал стройным и мускулистым парнем, а раньше был тощим мальчишкой с торчащими острыми локтями и худыми до прозрачности ногами. Не мудрено было хихикнуть. Но несколько лет работы в кузнице закалили Фараха и превратили его в крепкого парня, который с гордостью носил звание подмастерья кузнеца. Теперь он числился в первых красавцах – высокий, стройный, чернобровый, способный махать молотом с утра до вечера. А теперь еще – и взрослый.
Предаваясь воспоминаниям, Фарах, наконец, выбрался на натоптанную дорогу. До дома оставалось совсем немного. Он уже прошел фруктовые сады Тамура, и вошел в деревню. Теперь надо было обогнуть ее, пройтись по задворкам – так ближе всего до дома, стоявшего на окраине. Староста добр к ним, но на новый дом его щедрости не хватает. Но это понятно. Дом построить – это не сорняк выдрать. И камень надо собрать, и глины и прутьев, да и руки рабочие нужны. А ведь каждый при деле! От работы никого не оторвешь, разве что родичи помогут. А какие родичи у пришлых?
Пройдя сады, Фарах добрался до поворота к дому и стал подниматься на холм. Дом стоял прямо на склоне, как бы нависая над остальной деревней. Жить на отшибе было удобно, – никто не мешает, да и под окнами попусту не крутиться ребятня. А то, что до колодца далеко идти, то пустяк. Крепче ноги будут.
Дом действительно маленький – даже по деревенским меркам. Но зато сложен из крупных светлых камней, очень красивых. Даже в темноте видно сразу весь дом – светлое пятно на фоне темного склона. Единственное окно, забранное деревянной решеткой, слабо светилось. Фарах подумал, что дед уже запалил масляную коптилку и при ее свете перебирает глиняные таблички, исчерканные неровным ученическим подчерком.
Он прибавил шаг и вскоре очутился у полога, закрывавшего вход в дом. Отодвинув его, он вошел в чулан, где хранились пустые кувшины, корзины и прочая утварь. Вход в комнату был плотно занавешен шерстяным одеялом, оставалось только отодвинуть его и можно сказать, что он дома. Но Фарах не успел это сделать. Он споткнулся обо что-то мягкое и едва не упал.
– Грязный пес! – крикнул он, решив, что наступил на деревенскую дворнягу, пробравшуюся в чулан. Но, вопреки его ожиданиям, не визга, ни лая не последовало. Фарах замер на месте, потом опустился на корточки и стал шарить руками по полу. Было темно, – освящать чулан не имело смысла. Масляные коптилки и так дороги, не хватало еще тратить их чтобы посмотреть на корзины и мешки, сложенные в чулане.
Рука Фараха наткнулась на чью-то ногу, и от неожиданности он вскрикнул. Потом рванулся вперед, упал на колени и стал лихорадочно ощупывать человеческое тело, раскинувшееся на полу чулана. Холодное уже тело.
– Дед! – крикнул он. – Дед!
Старый Тейрат действительно был стар. Седьмой десяток, конечно не редкость в южных краях, но все-таки это старость. Фарах опасался, что дед может умереть в любой момент, – насмотрелся, за время скитаний, на смерть стариков. Конечно, никто не может жить вечно, этот удел уготован всякому смертному. Но Фарах надеялся в этом момент быть рядом с дедом, поддержать его, утешить. А вышло так, что любуясь на закат и предаваясь бесплотным мечтаниям, он предал единственного близкого ему человека, своего единственного родственника.
– Дед! – снова позвал Фарах, и в этот момент его руки добрались до груди мертвеца. Она оказалась широкой и мощной, совсем не старческой. Руки коснулись мокрой и липкой кожи…Кровь! Фарах отпрянул, но потом снова потянулся вперед и дрожащей рукой прикоснулся к лицу. Нет. Слава Энканасу, это не старый Тейрат. У деда никогда не было такой широкой бороды из жесткого волоса, аккуратно подстриженной и ухоженной. Это не Тейрат. Но где же тогда…
