Это было что-то новенькое, и Ульрик не имел ни малейшего желания при этом присутствовать. Однако, когда он попытался сказать об этом, оказалось, что язык не слушается его и изо рта вылетает только бессвязное бормотание.
— Не бойтесь, лорд, — сказал Геддстер. — Я полностью владею ситуацией. Демон не сможет покинуть пентаграмму.
С этими словами он воздел руки к потолку и начал на разные лады выкрикивать имя:
— Каавах! Каавах! Каавах, приди! Зову тебя, Каавах!
Ульрик смотрел на колышущееся в облаках дыма пламя свечей, на крутящийся прибор в центре стола, и вот ему показалось, что он видит в этом дрожащем мареве ужасную рожу с рогами и разверстой пастью, усаженной длинными жёлтыми зубами. В страхе Ульрик вжался в спинку кресла, не будучи в силах пошевелиться, и только смотрел, широко раскрыв глаза.
Без сомнения, это был демон. Он поднимался из дыма, балансируя на грани этой и чужой реальностей и посекундно щелкая пастью.
Геддстер бросил мимолётный взгляд на Ульрика и удовлетворённо улыбнулся. Наркотик действовал прекрасно — лорд уже видел то, что успел внушить ему астролог. Предсказатель ускорил пассы и начал вопрошать демона (которого, естественно, в комнате не было):
— Скажи, Каавах, скоро ли поплатятся Друстер и его шайка за то зло, что они причиняют людям?
Ульрику показалось, что демон что-то отвечает, но он не мог разобрать языка. Впрочем, это было как раз неудивительно. Главное, чтобы Геддстер понимал его.
— Можешь ли ты, Каавах, сказать, где прячутся Друстер и его банда? — продолжал завывать предсказатель, одновременно следя за реакцией Ульрика.
Лорд покачивался из стороны в сторону и, не мигая, глядел на огонь.
Геддстер ещё немного поспрашивал демона, а затем, видя, что контуры пентаграммы начинают гаснуть, объявил:
— Благодарю тебя, Каавах! Теперь ты свободен, возвращайся в свой мир.
Демон начал исчезать, и Ульрик вздохнул с облегчением. Когда скрылся последний рог чудовища, он с усилием моргнул и перевёл взгляд на Геддстера. Тот выглядел измученным и устало опустился на стул.
— Ну как? — прохрипел Ульрик, как только вновь обрёл дар говорить.
— Каавах ответил на мои вопросы, — сообщил Геддстер, помолчав.
— Итак? — Ульрик подался вперёд.
— Выпейте сначала вина. Это укрепит ваши силы, — с этими словами астролог поднялся и налил лорду из колбы.
— К Ваддэру силы! — возопил Ульрик, теряя терпение. — Что сказал демон?!
— Разве вы сами не слышали? — астролог поднял брови.
— Э-э, не совсем. Боюсь, я не разобрал.
— На вопрос о местоположении шайки Друстера, Каавах ответил «не знаю».
— Та-ак, — мрачно процедил Ульрик, откидываясь на спинку стула. — А на второй вопрос?
Геддстер протянул ему мензурку с вином.
— Радуйтесь, лорд, — сказал он, — ибо Каавах сказал, что Друстер и его люди доживают последние дни.
— Вот как? В самом деле?
Геддстер кивнул.
— Именно так.
— Но это же замечательная новость! — Ульрик поднял свою мензурку, и они с предсказателем чокнулись. — Надеюсь, демон не ошибся.
— Демоны не ошибаются, — наставительно заметил Геддстер.
— Ладно. — Ульрик поставил мензурку на подлокотник кресла и встал. — Тогда я пойду.
— Доброго дня, лорд Ульрик, — астролог поклонился.
— И тебе, Геддстер. — Ульрик кивнул.
Когда он вышел, предсказатель опустился в кресло и тяжело вздохнул. Каждый раз ему приходилось разыгрывать комедии для этого старого болвана. А ведь он и в самом деле мог предвидеть. Вот и вчера он наблюдал в трансе за тем, как некий воин убивает бандитов Друстера. Во всяком случае, он пытался настроиться именно на них. Но разве лорда Ульрика впечатлит сидение с закрытыми глазами? Нет, ему наскучили даже те простенькие ритуалы, которые Геддстер изобрёл специально для него. Что ж, астролог усмехнулся, может быть, сегодняшнее видение удовлетворит его? Не каждый день слушаешь демона. Если повезёт, старик больше не сунется в лабораторию и не захочет присутствовать на «сеансах».
Геддстер налил себе ещё вина и жадно выпил. Отличный напиток, а главное — бесплатный.
Рыжеволосая девушка ворвалась в комнату, резким толчком распахнув двери.
— Отец! — Её голос прозвучал звонко и требовательно. — Что мы предпримем?
— О чем ты, Хемила? — устало отозвался Ульрик. Он понял, что сейчас дочь начнёт распекать его за бездействие и будет требовать немедленно, снарядить отряд, чтобы найти и перебить разбойников, напавших на людей барона.
— Как о чем? — рыжие брови взлетели вверх, зелёные глаза сверкнули. — Нужно покончить, наконец с шайкой этого ничтожного Друстера! Я готова, если позволишь, командовать…
— Не позволю, — перебил её Ульрик, отходя от окна и садясь в кресло. — Подай мне книгу, — он указал на том в синем переплёте, лежавший на столе.
Хемила хлопнула ресницами, взглянула на фолиант, затем сложила руки на груди и строго воззрилась на отца.
— Что это значит? Мы не поквитаемся?
— Как ты себе это представляешь? — поинтересовался Ульрик, запахивая плащ. Было тепло, но в разговорах с дочерью он всегда чувствовал себя неловко из-за её напористости и энергичности — должно быть, это старость, подумал барон с сожалением.
— Очень просто! Возьмём след, догоним и перебьём всех как собак.
— И как же ты «возьмёшь след»? — Ульрик не смог скрыть иронии в голосе.
— Сумею. Меня не зря учил Сэккол.
— Старый егерь давно умер, он не успел передать тебе и сотой доли своего мастерства, — покачал головой Ульрик.
— Вот и нет! Очень даже успел. Я была прилежной ученицей. Позволь мне это доказать, папа!
— Не в этот раз, милая.
— Почему?!
— Это бесполезно и опасно.
— Почему бесполезно?
— Потому что бандиты носят оружие и, не раздумывая, пускают его в ход.
— Мне не страшно, — девушка гордо вскинула голову. — Я умею обращаться с…
— Зато страшно мне, — перебил её Ульрик. — За тебя, Хемила.
— Если ты уверен, что мы не сможем обнаружить шайку Друстера, значит, нам не грозит встреча с его бандитами. О чем же беспокоиться? Ты противоречишь сам себе, отец. Дай мне попробовать.
— Нет. — Ульрик устало покачал головой. — Успокойся и найди себе другое занятие. Более подходящее девушке.
— Только не начинай опять, ладно? — Хемила закатила глаза. — Мне нравится то, что я делаю, и я не собираюсь торчать дома, корпея над вышивкой.
— А может, следовало бы? — Ульрик попытался придать голосу строгость, но дочь только презрительно фыркнула.
