Держался Леонид Петрович несколько заторможено, а опустившись в указанное кресло, и вовсе застыл в неудобной позе замерзающего посреди степи ямщика. Я же — не в пример ему — вольготно откинулся на спинку и по дурной привычке, которую приобрёл за время, когда с 1901-го по 1908-ой служил помощником следственного пристава Сыскного управления при губернском обер-полицеймейстере, вытянул ноги меж тумб дубового стола. После чего насадил шляпу на колпак настольной лампы и, привычным движением поправив на переносице очки, спросил о том, о чём обязан был спросить:
— Леонид Петрович, скажите, вы в курсе, что я берусь не за всякие дела?
За какие берусь, уточнять, разумеется, не стал.
Ответил он не сразу. Словно пытаясь прочистить горло (на самом деле преодолевая непонятное смущение), покашлял в кулак, только после этого сказал:
— Да-да, конечно. Мне говорили о вашей специализации. Поэтому… — Он ещё раз кашлянул. — Поэтому, собственно, и пришёл именно к вам.
— Прекрасно. А кто, если не секрет, подсказал?
Мне никогда не приходило в голову заниматься саморекламой. Зачем? Мир людей полнится слухами, и моя клиентура размножается сама. Делением. Иногда — почкованием. Я не вмешиваюсь. Но во избежание недоразумений держу процесс под контролем.
Он долго вспоминал имя, не вспомнил и полез за органайзером. Движения его при этом были суетливы, а руки так подрагивали, что стало очевидно — парень издёрган и чего-то боится. Такая вот несуразица: смотрится брутально, кулаки — кувалды, весь из себя такой хозяин жизни, но, тем не менее, чего-то здорово боится.
— Ерошкин, — нашёл он наконец запись. — Ерошкин Михаил Леонидович.
Я кивнул — да, было дело. Приходил ко мне где-то с полгода назад господин Ерошкин М. Л., арт-директор ночного клуба «Шпроты», широко известного в узких кругах любителей сибирского драм-н-бейса. Просил найти источник сглаза, по наивности полагая, что именно в этом причина резкого ухудшения здоровья-самочувствия. На поверку оказалось, ничего подобного.
Там другое.
Высыхал на корню из-за недетской проблемы с второсортной нежитью: присосалась к нему под видом засидевшейся в девках аспирантки лярва вульгарная, пыталась со свету сжить, почти уже сжила.
Таким вот был настоящий диагноз у массовика-затейника.
Угомонил я ту лярву оборзевшую, между прочим, с трудом. С превеликим трудом. Но конкретно. Презрел гендерные заморочки и, применив боевую магию самого грубого пошиба, закатал стерву в асфальт в точке схождения линий Силы. А именно — на углу Горького и 5-ой Армии. Постанывает теперь там в ночь полнолуния, пугает запоздавших прохожих. Жалобно так постанывает. Но мне её паскудницу не жаль. Ни капли. Ни капелюшечки. Потому как считаю: лярвы ни чем не лучше обычных вампиров. Пусть не кровь из людей тянут, а энергию сексуальной природы — какая разница? Всё одно на выходе хладный труп.
Нет, ничем лярвы не лучше кровососов. Даже, пожалуй, дряннее будут. С обычными вампирами, иной раз бывает, и сговориться выходит, а лярвы, те, нормальных слов и слышать не хотят. Лярвы — они и есть лярвы. И самое подлое, что эти гнуснейшие из порождений Запредельного своим жертвам вечную любовь сулят, на что, собственно, их доверчивых и ловят. Люди же на любовь, как мотыли на свет, — сломя голову. Ловить их на обещание любви — последнее дело. Вот почему лично для меня, изрядно пожившего, но не уставшего жить дракона, хорошая лярва — это лярва, закатанная в асфальт. Ей-ей.
— Итак, Леонид Петрович, — продолжил я тормошить клиента, — чем могу быть полезен?
Господин Домбровский замялся, не зная, с чего начать.
— Начните с начала, — участливо посоветовал я. — С самого начала.
Он посмотрел на меня с признательностью, кивнул и приступил:
— Вы, Егор… Простите, как ваше отчество?
— Владимирович по батюшке.
— Вы, Егор Владимирович, что-нибудь слышали о… О так называемом «проклятие фараонов»?
Я от удивления дёрнул головой — ничего себе «с начала»! И подумал: «Что-то уж больно с низкого старта парнишка рванул». Но вслух сказал:
— Конечно, слышал.
— И верите?
— Во что именно?
— Ну, в то, что все, кто участвовал в исследовании гробницы Тутанхамона, были за это в последствии наказаны?
Вот такой вопросик он задал мне одеревеневшим голосом. Пойди ответь называется.
Нет, я не верил.
Разумеется, не верил. Я знал. Наверняка. Верить, не верить — удел людей, а я не человек, я дракон. Поэтому знаю и знаю точно (мне-то да не знать), что ту славную гробницу в Долине Царей охранял поющий демон по имени Аспер Чёрный. Или — что смысла не меняет — Чёрный Аспер. Вменяемый такой демон-хранитель. И мало того, что вменяемый, так ещё и по-своему честный. Обставил всё загодя предупредительными и запретительными знаками, печати всюду понатыкал, табличку подкинул глиняную, где глубью по глади: «Вилы смерти пронзят того, кто нарушит покой фараона». Как говорится, кто не спрятался, я, созревших лет перебродивший дух, не виноват.
А то, что Говард Картер её, табличку эту, от других участников экспедиции заныкал, так с него и спрос.
Впрочем, там же ещё среди прочих драгоценных цацек и особая нагрудная бляха лежала для находчивых. На тыльной её стороне дотошный демон честно отписал: «Здесь тот, кто зовом пустыни обращает в бегство осквернителей могил. Здесь тот, кто стоит на страже гробницы Тутанхамона». Читай, не хочу. Какие ещё такие дополнительные предупреждения нужны? На мой непредвзятый взгляд, достаточно и этих.
Доктор Картер, между прочим, в отличие от всех остальных, сразу всё прекрасно понял, высочайшую степень угрозы осознал, и, немного в магии кумекая (хотя, может, и не кумекая, а по чужой подсказке), тут же соловья себе хитрого завёл. Таскал повсюду в клетке, дабы тот своим беспрерывным пением зов Чёрного Аспера заглушал. Помогало. До поры до времени. До тридцать девятого, если ничего не путаю, года. А когда в тот грустный год счавкала волшебного соловушку змея Гимель, специально вызванная Чёрным Аспером из Запредельного, тогда и присутствию Говарда Картера в физическом плане бытия конец пришёл. Прохрипел доктор напоследок, как до этого и все его помощники: «Я слышу зов, он влечёт меня», да и отлетел себе благополучно куда положено. В Запредельное. В обнимку с озверевшим от неприкаянности духом.
Такие дела.
Но не стал я господину Домбровскому объяснять, как оно там всё на самом деле было. Расскажи я про это, пришлось бы рассказать, откуда знаю. О том, что не человек. О том, что дракон. О том, что в силу этого маг от природы и маг неслабый. Что имею доступ к сакральным знаниям и владею информацией о мистических происшествиях прошлого, настоящего и даже — немного, совсем чуть-чуть — будущего. У господина Домбровского, того гляди, от всех этих дел и шок мировоззренческий мог бы приключиться. Я этого допустить не имел права, да и опять же — правило первое никто не отменял. Поэтому не стал лезть в дебри, сказал просто:
