Гласительница сняла маску. И, отложив смеющееся лицо из золота и перьев, снова стала прежней Гермией, сердитой и раздражительной.
— Чаша. Позади тебя, — бросила она через плечо. На земле стоял широкий бронзовый сосуд. Мирани опустилась на колени, ее тень затмила жертвенную чашу, и она увидела изображение корабля Царицы Дождя, выгравированное тонкими линиями по ее краю. Чтобы поднять чашу, пришлось обхватить ее обеими руками: металл раскалился на солнце. Чаша оказалась на удивление легкой: как-никак, она была еще пуста...
— Поставь сюда.
Мирани водрузила чашу на алтарь. Горячий металл тихонько звякнул. Внизу, там, где под палящим полуденным солнцем нетерпеливо ожидала Процессия, будто в ответ, гулко ухнули барабаны.
Рядом с камнем, прячась в его тени, глубокой и зловещей, зияла узкая расселина. Мирани сразу поняла, что это и есть Оракул. Узкая трещина уходила в темноту — сквозь всю толщу Острова, сквозь каменные недра и морские глубины — туда, где обитал Бог. Это были уста, которыми он говорил с людьми.
Как завороженная Мирани приблизилась к расселине. Трудно было понять, пуста она или заполнена темной маслянистой жидкостью: такая беспросветная чернота царила внутри. Чернота эта поглощала яркий солнечный свет, казалась воплощенным Ничто. Над трещиной висело едва заметное облачко дымных паров.
— Делай приношение, — велела Гермия.
Мирани отколола брошь — скорпиона с тельцем, вырезанным из алого рубина. Эту брошь подарил ей отец в тот день, когда она приплыла с Милоса; девушка запомнила прикосновение его пальцев, когда он вложил подарок ей в ладонь.
— Я тобой горжусь, — сказал тогда отец. И лицо его было счастливым.
Гласительница пристально следила за ней. Задыхаясь от жары, Мирани держала приношение над Оракулом.
— Тебе, Ярчайший, — еле слышно прошептала она и разжала пальцы. Скорпион сверкнул в лучах солнечного света и канул в темноту. Далеко внизу послышался слабый стук: ударяясь о камни, брошь падала все ниже и ниже.
Гермия опять надела маску, воздела руки к небу, и Мирани торопливо опустилась на колени, распростерла ладони по шершавому камню и, низко склонившись, коснулась земли лбом своей маски. Прикосновение было обжигающе горячим.
Гермия заговорила.
Бог разговаривал на своем собственном языке. Прислушиваясь к плавным созвучиям, вылетающим изо рта Гласительницы, Мирани думала: почему? Вряд ли Бог не знает обычных слов. Но в таком случае все понимали бы, о чем он говорит, а так, естественно, не годится. В первую очередь это не устраивало бы саму Гермию...
Впрочем, Мирани и так понимала, о чем Гласительница просит Бога. Дождя не было уже целых четыре месяца, и вся страна жаждала только одного. Об этом думали все жители, с той минуты, когда просыпались по утрам с пересохшим горлом, и до тех пор, пока, мучимые жаждой, не отходили ко сну.
Вода...
Мирани беззвучно прошептала: «Вода. Вода». Это слово текло, журчало, несло исцеление и прохладу. В нем была и пытка, и отрада. Божественная мечта. Она падала с неба, и если в ближайшие дни оттуда ничего не падет, то везде, по всей стране, погибнут и люди, и стада. Никого не останется в живых, даже на Острове. Двуземелье на грани гибели. Мирани надеялась, что Гермия сумеет разъяснить это Богу. Но ведь Бог и сам обо всем должен знать... если он есть. Уткнувшись лицом в горячий камень, Мирани содрогнулась от ужаса. «Ярчайший, прости мне глупость мою! — взмолилась она, сглатывая подступивший к горлу комок. — Я сама не знаю, что говорю!»
Гермия закончила свою речь. Снова навалилась тишина; лишь жаркий ветер шелестел в ветвях. Склонившись к земле, Мирани разглядывала трещины в каменной плите у себя под пальцами и ждала. Сейчас свершится чудо иупадет с небес горячая капля, потом еще и еще одна... Соберутся тучи, загрохочет гром, подует свежий ветер...
Но небо оставалось голубым, жарким и ясным — каким было и каким будет вовеки.
Потом в глубокой черноте расселины что-то шевельнулось.
По краю каменной плиты зашарила маленькая острая клешня. Дрогнули и покатились в бездну крохотные песчинки.
У Мирани волосы встали дыбом, по взмокшим рукам поползли мурашки.
— Гласительница! — выдохнула она.
— Лежи смирно! Гермия все видела.
Уже две клешни настойчиво скребли горячую поверхность каменной плиты. Мирани в испуге отшатнулась: из расселины показались восемь ног, песочно-желтое туловище и свернутый кольцом членистый хвост с высоко поднятым смертоносным жалом. Скорпион выполз из трещины и проворно спрятался в тени чаши.
— Пора! — шепнула Гласительница.
Мирани покосилась на нее. Сквозь прорези маски сверкали темные безжалостные глаза.
Потому что настал решающий момент. Миг, когда выяснится, способна ли она стать Носительницей или Бог уничтожит ее.
«То, что тебя нет... Я глупа, я это не всерьез!» Скорпион метнулся к ней. Мирани схватила чашу, осторожно наклонила, и скорпион скользнул внутрь. Оцепенев от ужаса, она спросила:
— Что дальше?
Голос Гермии, доносящийся из-под маски, был полон язвительной, холодной издевки.
— Жди, — тихо сказала она. — Мы не знаем, в котором из них поселился Бог.
Из расселины один за другим выползло еще девять скорпионов. Несколько мелких, желтых, один большой красной породы, три крохотные черные твари не крупнее жуков — самые ядовитые. Они суетливо бегали по дну чаши, поскальзывались, натыкались друг на друга. Один желтый уже лежал мертвым; так они и будут жалить друг друга, пока не останется только один. Если раньше, конечно, не переберутся через край чаши и не нападут на нее, Мирани... Ей потребуется совсем немного: всего одно легкое прикосновение. Один укол...
Руки стали такими холодными, что, казалось, еще секунда — и пальцы примерзнут к бронзе. Наконец Гермия промолвила: «Достаточно», — и по телу Мирани, словно волна обжигающего пота, прокатилось облегчение. Она чувствовала, что Гласительница следит за ней и злорадствует. Мирани не понимала, почему Гермия выбрала именно ее. Разве что она читала потаенные мысли девушки. Быть может, Бог все-таки существует и рассказал ей обо всем...
Настоящий кошмар начался на обратном пути. Каждый шаг по иссушенной зноем тропе обращался в чудовищную муку. Мирани старалась держать чашу как можно дальше от себя, осторожно обхватив пальцами бронзовый обод, но чаша была невероятно тяжелой и с каждой минутой становилась все тяжелее. Один раз Мирани споткнулась и чуть не упала. Она знала, что каждый неверный шаг грозит ей мучительной смертью.
Достигнув арочного проема, Гласительница остановилась и звонко воскликнула:
— Он с нами!
