— Хорошо, вы меня не похищали, значит, я могу идти домой, и вы меня не будете задерживать?
— Конечно, мы тебя не можем отпустить.
— Почему?
— Шенка, слишком много разговариваешь.
— Заиг, прекрати немедленно.
«Так значит, этот Кинар у них за главного. И что такое шенка? Этот Заиг (напоминает Заику) уже несколько раз обращался ко мне так. И какое еще там священное слово я успела сказать, что-то ничего такого не припоминаю. Ах да! Деньги! Что у них может быть еще священного? Кто такие паучини? Первый раз слышу. Что за странное название для банды? Что-то индейское, хотя на индейцев вроде не похожи. И вообще, почему их копы не задержали в таком виде? Или они уже здесь переоделись, типа для моего устрашения что ли? Только что-то я никакого страха-то не ощущаю. Видать, совсем инстинкт отключился. Помню, муж говорил, что в такие моменты меня лучше не злить, потому что у меня мозги отключаются, и я думаю явно не тем местом, каким надо, а они меня уже начинают злить, и очень сильно».
— Значит, ты у них за главного… Я бы хотела с тобой договориться: я тебе даю денег, много денег, и мы расходимся полюбовно. В полицию ничего заявлять не буду. Ну что, договорились?
— Мы тебя не можем отпустить — ты слишком много видела.
— Я обещаю, что ничего не скажу.
— Да что нам твое обещание…
— Слушай, придурок, заткнись, когда старшие разговаривают.
— Ах, ты шенка.
Он ринулся на Анну, но она стояла неподвижно, когда он уже в плотную подошел к ней, она сделала выпад, и он оказался на земле лицом вниз, а Анна сверху, вывернув ему руку.
— Еще раз попытаешься так сделать, умрешь!
«Оказывается, не зря я проходила шесть лет на айкидо — все-таки пригодилось. Только откуда эти слова взялись? А, ладно, потом разберусь».
Анна краем глаза заметила, что у всех мужчин оружие треугольной формы направлено на нее. Она без спешки поднялась и отпустила руку Заига. Он тут же вскочил, отошел на несколько шагов, и, смотря на нее со злостью, остановился.
— Уберите панколы. Как ты это сделала? Хотя нет, не КАК, а ГДЕ ты этому научилась?
Мужчины стали нерешительно убирать «треугольники». Анна наблюдала за их движениями, только Кинар, был без «треугольника», но, как и все, смотрел на нее с удивлением.
— В клубе. Два раза в неделю. До 18 лет, а потом надоело.
— Я не совсем понимаю, что ты говоришь.
— Чего непонятного? Ходила учиться лет шесть, потом приелось, бросила.
— Ты ходила учиться этому, и тебе разрешал твой хозяин?
— Какой еще хозяин, у меня нет никакого хозяина.
— Кинар, разве ты не видишь: она все врет?! Я же говорил, что она за нами следила!
— Слушай, отстань а! Тебе что, мало? Хочешь еще?
— Да я тебя…
— Прекратите вы, оба! Собирайтесь, мы уходим. Обсудим это потом.
— А может, вы меня все-таки отпу-у-устите?
— Нет, ты пойдешь с НАМИ!
С этими словами он повернулся к кустам, из которых они вышли, и во что-то дунул. Анна не поняла, что это за звук, и не видела, из чего он исходит, но поняла, что он кого-то зовет. Все смотрели в ту сторону, но через несколько минут она услышало шум, исходящий из той стороны, в которую смотрели мужчины.
«Может, мне попробовать от них убежать, пока они на меня не смотрят…»
Она уже стала осматриваться: в какую сторону ей бежать, когда заметила, что Заиг с «луком» стоит у того же дерева, у которого она первый раз его заметила, и наблюдает за ней. Анна тут же приняла непринужденную позу и стала делать вид, что тоже смотрит в ту сторону, откуда слышен шум.
«Чтоб этого заику! Такую возможность из-за него упустила, а все остальные как будто и не боятся, что я сбегу».
Шум стал усиливаться, и Анна действительно обратила внимание в сторону, откуда шел шум. Вскоре шум превратился в сильный гомон, и через мгновение из кустов выскочил табун лошадей. Они были все оседланы. Лошади не остановились, а стали кружить на поляне вокруг людей. Анна обратила внимание на то, что лошади были какой-то странной масти. В бурную юность, когда она увлекалась всем подряд, из-за этих увлечений у нее не оставалось времени ни на что другое, туда входило и обучение верховой езде (3 года), но такую окраску она видела впервые. Все были одинаковые, как будто одна лошадь, окраска состояла из трех цветов: черного, коричневого и серого, как мокрый асфальт. Больше всего ее удивило красное пятно на шее, одинаковой формы у всех жеребцов, и Анне совсем не хотелось трогать его. Она не могла объяснить это, просто ей что-то подсказывало, что если она до него дотронется, то что-то случится, как будто оно было ядовитое.
— Ты не должна бояться. Это луншуки, они тебя не тронут. К тебе подойдет один, не бойся, мы на них поедем. Ты должна сначала к нему привыкнуть, иначе ты его будешь нервировать своим страхом.
— И он тебя съест.
— Прекрати, — эти слова были обращены к Заигу, — даже если ты и будешь его бояться, он все равно тебя не съест, они все сытые.
Анна почему-то я не очень удивилась, поняв, что этот голос был Заига, не поняла она только того, из-за чего он заговорил о страхе, и на счет сытости этих лошадей.
«Как будто, будь они голодные, они бы меня съели. В принципе, я даже страха никакого не испытываю, просто они какие-то странные, и в то же время как будто я их где-то видела, только где, не помню. Черт, это все так странно, дежавю прям настоящее, и как он там их назвал? Лунши… или луншу? Нет, не то. Луншук… Да, точно, луншук! Что за странное название? Нет, не верю! Специально, наверное, перекрасили и теперь еще и имя дурацкое им дали. Запугать меня хотите, чтоб духом упала и стала послушной, чтоб ни о каком побеге и не думала. Не выйдет, не на ту напали! Чтоб меня какими-то лошадьми испугать, ха, и не таким пугали, и ничего не вышло».
Тут Кинар подошел к одному из жеребцов, который стоял ближе всех, погладил его по холке и что-то сказал. Жеребец заржал и очень медленно пошел к Анне.
«Хорошо натренировали лошадку, ничего не скажешь, только я и ни такое видела… в цирке».
Когда жеребцу до Анны оставалось несколько шагов, из кустов раздалось конское ржание, жеребец остановился, оглянулся назад, тихо заржал и пошел в противоположную сторону.
Анна заметила, что все, кто стоял возле кустов, включая и Кинара, стали не торопясь отступать от них. Но она не слышала никакого шума и если бы не ржание, она бы подумала, что там никого нет. Вскоре кусты зашевелились, и из них сначала высунулась белая морда лошади, а потом вышла и сама лошадь, полностью белая, как снег. Мужчины продолжали пятиться в сторону.
Кинар повернулся в сторону Анны и тихим голосом стал говорить:
— Ты не должна показывать, что тебе страшно. Стой и не двигайся. Это ее территория. Если ты не побежишь, она обойдет это место и уйдет.
