А что делать, дядюшка, что делать? Не нарушать же приличия? – отозвался я, не разжимая губ. Мои несказанные слова и без того влились в его уши. Заклятье «Тихой Связи» – одно из простейших, но и вместе с тем наиважнейших.
Ни в коем случае не нарушать! – кивнул дядя Яник. Тут, на первом слое Сумрака, он почти не изменился по сравнению с собою настоящим. Не тем тощим высохшим старцем, которого видели люди… и уж подавно не тем кадавром, что сейчас замещал его в гробу. Крепкий поджарый мужчина чуть старше сорока, в тёмных волосах местами проглядывает седина, тонкие губы кривятся в привычной усмешке, на левой щеке белый зигзаг шрама – зацепило саблей давным-давно, в елизаветинские ещё времена. Вывести – минутное дело, магии на грош, но дядюшка, видимо, полагает, будто шрам ему к лицу.
Таким дядю Яника видим только мы, Иные. Для людей приходится накладывать личину, которую ещё время от времени и подновлять надо. В самом деле, нельзя же в восемьдесят восемь лет выглядеть на сорок? Пойдут совсем ненужные разговоры.
Ни в коем случае не нарушать! – повторил дядя Яник, сидя в любимом своём кресле, обитом чёрным бархатом. Ведь протащил же как-то в Сумрак… или сотворил тут подобие. – Помни, сотни глаз на тебя смотрят. Большей частью с завистью. Ещё бы, единственный наследничек. Небось подсчитывают, сколько ты по завещанию получишь и как таким безумным капиталом распорядишься. Ну, тут мы им дадим возможность всласть почесать языки. Не забыл, надеюсь, как в руках карты держать?
Ещё бы мне такое забыть! Уже более полутора лет видеть их не могу. То есть наяву стараюсь не видеть, а вот над снами своими, как выяснилось, я не властен. Это ж мне только в первые дни после посвящения думалось, что маги могут всё. «С людьми – да, почти всё, – разрушил мои тогдашние мечты Александр Кузьмич, – а вот над собою… раны, скажем, залечить пара пустяков, но снами своими распоряжаться мы не можем».
Когда, дядюшка, собираешься явить себя людскому обществу? – поинтересовался я, хотя и без того знал – через неделю приедет в Тверь новый начальник конторы, назначенный сюда из Петербурга самим Степаном Ивановичем Шешковским, коего вся Россия трепещет.
Граф Сухоруков Иван Саввич, как это тебе великолепно известно, пожалует в Тверь к празднику Благовещения, – скривил тонкие губы дядя. – Та к что неделя у тебя есть, гуляй… в пределах разумного. Всё ж таки траур, кутить по-настоящему не след.
Не жалко с именем, данным при крещении, расставаться? – не удержался я от вопроса.
Так то ж для людей, племянничек, то всего лишь для людей… – хмыкнул дядюшка. – Вот погоди, лет через двадцать и тебе придётся сию штуку проделывать. Мне-то даже лучше, я посвящение в сорок лет прошёл, а на сорок можно долго выглядеть, такой уж это возраст, воистину средний. Тебе же, двадцатипятилетнему, мужать надлежит… лет через десять люди обратят внимание, как моложав этот офицер, одолевший середину четвёртого десятка… через пятнадцать они начнут задумываться, через двадцать – пойдут нехорошие шепотки. Придётся личину цеплять, но вечно же это делать нельзя. Как в Священном Писании сказано: «лет наших семьдесят, а кто телом крепок, то восемьдесят…» Так что время от времени умирать нам следует. Это всё равно как в баню ходить, только реже.
Ничего нового он не сказал, всё это мы давно уже обсуждали и вдоль, и поперёк. Но возраст есть возраст даже у Иного – дядюшка (которому я хоть и приходился племянником, но внучатым) любил поговорить, и притом частенько повторялся. Или притворялся… С него станется.
То, что оказался я в тверском Дневном Дозоре, под начальством дядюшки, – это, можно сказать, подарок судьбы. В судьбу, конечно, верить не следует, однако ж её дарами пренебрегать не стоит. Особенно когда она не слишком щедра.
В Петербурге у меня не заладилось со Святок. Можно сказать, всё началось с пустяка.
Вечер тот был вьюжный, глухой. Секло по щекам сухим снегом, брехали где-то псы, тускло светились окошки. Добрые горожане попрятались по домам (а стало быть, на улице оставались только злые – так должно получаться по логике, которую преподавали нам в кадетском корпусе). Для развлечения посматривал я на их цвета – и логика посрамлялась. Над одними сияла жёлтая тревога, другие испускали голубое веселье, третьи горели зелёной любовью… были, конечно, и бордовая злость, и фиолетовый страх… но большей частью серо-коричневое, в тон низкому небу, спокойствие. Больше всего мне сейчас хотелось лежать у себя в квартире на софе, потягивать горячий пунш и ни о чём не думать. Ночь ведь! Считается, что раз мы Дневной Дозор, то и работать должны днём. Ага, как же! У Харальда дежурства расписаны на все двадцать четыре часа суток.
– Слушай, – дёрнул меня за рукав Викентий, – может, ты один сходишь? Работёнка-то пустяковая, тут и четвёртого ранга хватит, а ты уж до третьего дорос. Надо же, всего год прошёл! Помнишь, каким сразу после посвящения был? Сопляк сопляком, шестой ранг… а надо же, как рванул. Никто из наших и думать не думал… Скоро вообще правой рукой Харальда будешь… не то что я, выше третьего мне, похоже, не потянуть. В общем, я к тому, что превосходно и без меня справишься… а за то в другой раз за тебя отдежурю.
– А если Харальд сейчас за нами подглядывает? – Струйка пара от моего дыхания потянулась к рябому лицу Викентия. – Может, катает особое яблочко по особому блюдечку, да посмеивается?
– Он Великий, – не понял моей иронии напарник, – ему артефакты без надобности, на чистой силе работает… Только вот нечего ему, великому магу, делать, кроме как за нами, мелкими зверушками, следить. Подумаешь, очередной дикий Светлый завёлся… в Петербурге таких случаев за год полсотни. Вот если бы Тёмный, то дело другое, тут прибрать к рукам следует, пользу просчитать… На дикого Тёмного он или сам бы вышел, или кого-нибудь первого ранга отрядил, вот ту же Марфу Семёновну, к примеру. Чтобы опередить Светлых. А тут – мелочишка. Главное, с запасом оцени расход магии, чтобы Харальд потом Светлым счётец предъявил…
– Да что у тебя такое, из-за чего урочным своим дежурством манкируешь? – недоверчиво осведомился я. Не то чтобы так уж мечталось мне о компании тощего рябого Викентия, болтливого, как попадья, и скучного, как банный веник. Он прав, дело мне и одному по плечу, но царапнуло что-то… предчувствие, должно быть? Я даже на свою линию вероятности посмотрел, но в ближайшие часы всё с ней было в порядке, а на больший срок я пока заглядывать не умел.
